Сибирские огни, 1966, №11

«Вперед, сибирская рота!» — покрывает грома, расстояния, года воскресший в грозе голос деда. Он бежит по гремучему, жгучему полю и с к аждым шагом своим к Кенигсбергу высится, высится, вырастает. Вот уж вровень со стенами боевая его борода, выше стен пламенеет звезда на каске: «За мною! За мною, сибирская рота!». Бессчетно вражеских пуль пронзило дедову грудь, сотни снарядов и мин осколками дедово тело порвали — любой бы уж пал, но дедушке надо пасть смертью храбрых. Бывает простая смерть, бывает храбрая... Рядом стены, а не дошагнуть до них облитому алой кровью Савость- кину деду. «Храбрая?.. Храбрая!.. Ага!!» Д ед снимает сапог и бросает его через стены: — Я не дошел — мой сапог дошел! Потом отрезает разведческой финкой кудрявую бороду и вместе с гранатой бросает ее под стены. — Я не д ош е л— моя борода дошла! После этого пал. И содрогнулась под ним вражья земля. И рухнули стены Кенигсберга. Д а , да! Как привиделось в грозу, так и рассказывает малый Горо­ шек про смертный дедушкин час. Сапог бросал, бороду отрезал, зубами на врага кирчигал. Самому д аже летописцу Стратонычу так расска зы ­ вает. Погладит Стратоныч ему вихорок, улыбнется чуть: — Ай, брат Савостьян! Какой же ты, парень, выдумщик! Не было у твоего деда бороды. Усы были. Двадц ати пяти лет на войну уходил. С девчонками еще без пряников заигрывал. Только что он, Стратоныч, ни толкуй, а не убедить ему Савостьку. Никому не убедить! — Была борода! Была! Стратоныч лизнет ус, пощурится: — Будь по-твоему. Твой дед — не мой... — Мой! — оставит за собой последнее слово Савостька.— Мой! И была у него борода. I* * * Скворцы кошек передразнивают, маревце над пашнями курится, на дроворубах сладкий березовый сок из каждой лунки-конурки цедится. А на тополе горькавая смолка слышней стала. «Зале зть или не з а ­ лезть»,— раздумывает Савостька. Почки наклюнулись, побурели, бле­ стят. Оглядевшись, Савостька замечает подвигающихся в его сторону З а ­ харку Бадры злова с бензопилой на плече и Володю-целинника с топо­ ром на локте. Киномехаником З а х ар к а уже не работает, на суде отрекся. «Освободите, граждане судьи, ради грядущей моей свободы. Не могу! Насмотрюсь антирелигиозных фильмов, а потом у меня злостный реф- лекц на тещу разыгрывается. Щи мощами пахнут... Из-за чего и иконы порубил». Отбывает теперь З а х ар к а свою принудиловку на общих сов­ хозных работах. Но не унывает. Из-под толстой верхней губы постоянно два благородных зуба сверкают. Золотой да серебряный. Не фуражку носит З а х арк а , а малиновый, с пипкой, берет. На мизинце перстенек с голубым, как гусиный глазок, камушком. Песенки из разных фильмов поет. Вот и сейчас, поровнявшись с Савостькой и настораживая бензо