Сибирские огни, 1966, №11

чертой в характере ничего не объяснишь. Глушов становился в тупик, стараясь понять, почему Трофимов часто оказывался прав, и почему именно о нем, а не о ком-нибудь еще ходит столько легенд. Глушову нужно было понять совсем не из зависти, хотя почему бы не позавидо­ вать хорошему человеку? (Глушов сделал оговорку специально, мысль о зависти, выплывавшая неизвестно откуда, почему-то больно задела ). Глушов неожиданно вспомнил свой последний разговор с дочерью, теперь уже спокойно вспомнил, глядя со стороны. Чушь, его дело дей­ ствительно знать слабости каждого. И ничего в этом страшного и по­ зорного он не видит. Война обозначила в каждом какие-то слабости. Скрытое раньше до поры до времени сейчас вышло наружу, до смешно­ го мало знали д аже близкие люди друг о друге до войны. Людей как следует не умели расставить, на места, выявить в человеке главное, ради чего живет. Оттого и воюем плохо, воевали, и потери большие — людей своих не знали. Вот ведь тот же Почиван. Кто мог ожидать от него такой прыти? Совсем перевернулся человек. И вроде от опасных дел не бегает, а как подымется рука в подрывники его, например, з а ­ числить? Не подымется. Он весь отряд кормит, и обувает, и о крыше над головой беспокоится. А до войны его район был самый запущен­ ный, угрозыск из его района так и не вылазил. Не мог наладить дела да и только, даром что за кобуру при каждом случае хватался, глотку рвал. И Глушов стал думать о других, о Рогове, о Скворцове. Вот Сквор­ цов, пожалуй, тоже до войны пестики да тычинки рисовал, гербарии с ребятишками собирал, а теперь — разведчик. Трофимов чересчур резок и неосторожен в суждениях, старается все взвалить на себя, забывая, как это отразится на деле, иногда слиш­ ком незащищен в своей излишней чувствительности. Если взглянуть по­ в ерхн о с тн о -с л а бо х а р а к т е рный человек, вот нравится ему, например, Павла Лопухова, а сказать не может. И можно бы, конечно, подумать о более волевом человеке на должность командира, но что, какая сила его держит? Популярность, любовь партизан, незлобивость? И то, и то, конечно, и полная самоотдача, отрешенность во всем, что касается де­ ла. Д а и заметно решительнее он стал в поступках, ничего, выпрямляет­ ся понемногу командир, выпрямляется. А ведь сам Трофимов пальцем не пошевелит, если сказать, что командовать отрядом будет не он. И т акже честно, на совесть станет ворочать взводом или пойдет в р а з ­ ведку. Вот ведь что удивительно. И держится- И молва о нем идет, как о герое, а он непосредственно даже в диверсии ни в одной не уча­ ствовал, правильно, конечно, не участвовал, вполне закономерно, дела отряда концентрируются в имени командира... Он неожиданно встретил взгляд Трофимова, моргнул. — Знаю, о чем ты думаешь,— сказал Трофимов.— Ты не проси, ничего не выйдет. — Д ав ай жребий? — полушутливо, полусерьезно предложил Глу­ шов, и Трофимов засмеялся, энергично затряс головой, отвергая; его маленькие серые глаза совсем спрятались в щелках. — Нет, милый Михаил Савельевич! Дудки. Я о семье хоть что- нибудь узнаю. Сколько писем отправлял, ни ответа ни привета. Ты уж, комиссар, смирись. А я тебе орден привезу. И о Москве все расскажу. Ну, Михаил Савельевич, дорогой, сжалься, все могу, но этого не могу. Все рассмеялись от души, весело, и Глушов засмеялся и сказал: — Слетай,, слетай, командир. Польза большая будет. Проветришь* ся, встряхнешься, а то мы здесь, в темной берлоге, только свою боль и знаем.