Сибирские огни, 1966, №11

— Не дошел еще. Первые выборы описываю... — Гляди, не забудь. Старший Степан, под ним Егорушка, дальше1 Кирилл, Вася, Алеша, краюшек... Пять сынов, пять румяных груздочков, проводила на войну Маремь- яновна и — хоть бы один... — У Егорушки зубы рано прорезались — за грудь кусал. Все до бо- лятки, до болятки, родимый... Стратоныч достает из-под ремешка желтую клеенчатую тетрадь с алфавитом самодельным, открывает ее на букве «М» — «Маремьянов- на». «У Егорушки рано зубы прорезались»,— записывает. — А Вася, баловник, деду в трубку пистону засекретил. Взрыв у того под носом получился,— выкладывает Маремьяновна. И верится, грезится старой, что вот впишет Стратоныч круглыми буковками в тетрадку ее горьких сынов и воскреснут они какой-то сущей долькой живого — не навсегда, не до конца истребятся на земле ее Сте­ па, Кирилл, Егорушка, Вася, Алеша. — Не позабудешь, Илюшенька? — Не могу! У самого двое там, дойду до этой годины — всех поимен­ но... Всю нашу роту... Много исписалось у него тетрадок, много накопилось в них горест­ ных, потешных, геройских и саможитейских деревенских былей, а конца летописи не видно. И не будет конца! Не вчерашней ли ночью вписал он на свежий листок тревожным бессоньем рожденные строчки: «Р еб я ­ чье сердце в неправой обиде что птичий подранок...» Так у Стратоныча начинается быль о Савостьке-Горошке. Шел Савостька-Горошек из школы домой. Не сказать, что веселый шел. Денек голубой да звонкий выдался, маревце над пашнями струится, скворцы кошек передразнивают, на дроворубах сладкий березовый сох из каждой лунки-конурки цедится, а у него, у Савостьки, три двойки портфель отягчают. Учительница опять рассердилась: — «Яровые» принялся сеять?! Осенние Савостькины двойки она озимыми называет. Всё с подку- сом да с подковыром. Эх, жизнь, жизнь третьеклассничья!.. Домой Савостьке не к спеху, не к радости. Он останавливается перед огромным тополем, раздумывает, вздыхает, от корней до вершины д е ­ рево глазенками измеряет: «Великанище. А когда-то ведь тоже лозинкой был. Прутичком. Желтых гусят таким в табунок сшевеливать...» Тоненький гибкий прутичек был высажен в честь рождения Савость- кина деда; Тоже Савостьяна. Сейчас его так и зовут — Савостьянов то ­ поль. Вспушил под него прадед в давние годы круговинку земли, нацелил тугой верхней почкой в апрельское солнышко и — расти тополек. З е л е ­ ная сказка сынку. Дожданному. Единственному. Сейчас этот бывший прутичек двум Савостькам не обхватить. По чайному блюдцу листы выметывает. Пушить начнет — на полдеревни пороши наделает. И ложится от него на дорогу тень, как от черного гро­ зового облака. Светлый зайчик не прошмыгнет. Корни наподвид толстых удавов вокруг по земле расползлись. Извиваются. Сила дерево! У всех на виду, всем вприметку, а в честь кого посажено, в чью память цветет, того давно уж в живых нет. Пал Савостькин дедушка смертью х р аб ­ рых у стен Кенигсберга. Пал, когда Савостьки-Горошка еще и на свете не было. Только по чужим рассказам знает он своего геройского, о т в аж ­ ного деда-солдата. Дед , пожалуй, не дал бы сегодня Савостьку в обиду. Не причитал бы, как мать, разные жалостные слова. Усадил бы старый Савостьян малого к себе на колени, щекотнул бы ему боевой бородой