Сибирские огни, 1966, №11

И. Е р м а к о в «ОЛДОЖСМИИ ВНУК С К А З Летописцем Илью Стратоныча недавно прозвали. По выходе на пенсию решился он историю родной своей деревни написать. Без мала сорок лет бессменным сельсоветским секретарем был, всякое событие на памяти, каждый человек перед ним, как горошинка на ладони,— все карты в руки. За вел он дюжину толстых клеенчатых тетрадей, авторуч­ ками вооружился, очки новые выписал, ну а прозвище Летописец народ ему сочинил. И скажите, пожалуйста! Самое безвредное занятие стари­ чок придумал, самую неноменклатурную должность избрал, а на людей, .между тем, сдействовало. Заподумывали. «Под каким видом-образом я в эту самую Стратонычеву летопись угадаю? А ну как перед потомка­ ми оконфузит?!» С этой мыслью на свою жизнь стали оглядываться, се­ годняшние свои поступки-проступки применительно к летописи оценивать начали. Одна мудрейшая механизаторская женка, по прозванию Оксютка- боярыня, дабы не ехать на сенокос, ногу себе гипсом вымазала. Кость, дескать, треснула. Ясное дело — разоблачили. Три раза к Стратонычу прибегала. — Не пиши! — шепчет.— Вычеркни! Я тебя, селезня белого, до кон­ чины дней мягким калачиком и яишней с салом кормить буду. Притом, бражка у меня в лагуне закурлыкала... Финтила Оксютка, улещивала. Д а только все попусту. — Что я белый — это ты верно подметила,— Стратоныч ей ответ­ ствует,— А что история за яишню не продается — не доучла. Хоть жем­ чугами теперь корми селезня!.. Ни за птичье молоко! Оксютке вычеркнуться надо было, а киномеханику З ахарке Бадрыз- лову наоборот — вписаться. Этот, будучи навеселе, тещины иконы по­ рубил и печку ими растопил. Теща в суд подала. З а оскорбленные в е ­ рующие чувства и стоимость двенадцати апостолов с зятя взыскала. Вот он и трактует Стратонычу: — Ежели мне срок намотают, так и запиши: «А был он, З а х ар Б ад - рызлов, воинственный безбожник. Не мог он, За х ар Бадрызлов, терпеть под одной крышей всякого разного опиуму. И не.водка на него совлия- ла, а про папу римского антирелигиозный фильм. Отчего и на святыни покусился. В тещином, конечно, понятии». Пишет Стратоныч. Усы, бородка да то, что вокруг лысины уцелело, белым оснежьем сияет. У Маремьяновны, вдовы горькой, уж как глаза ослабели, а его за сотню шагов отличит. Глядишь — и заторопилась: — Ты, Илюшенька? — Я, Маремьяновна. — Вписал моих?