Сибирские огни, 1966, №10
— А, ну ладно, ступай. Тебе спать давно надо. Войско войском, а тебе спать надо. Ступай. Мальчишка сошел с крыльца, сделал неоколько степенных шагов и сорвался в бег, исчез в темноте. Егор Иванович похлопал себя по карманам, ища спички. — Давай, тащи свое барахло ко мне,— сказал он наконец.— До ждемся зорьки, двинемся. Пойдем, посмотрим,— предложил он и первый сошел с крыльца, ступени под ним прогибались, поскрипывали. Село встревоженное, из края в край гудело, хлопали двери, люди стояли тол пами, бабы переговаривались через улицу. Беженцы возились у своих те лег, машин и тележек, плакали дети, кто-то кого-то потерял и, разыски вая, бегал по селу. В разных концах слышался встревоженный женский голос: «Маруся! Марусенька! Маруся!» Ржала лошадь, из-за огородов доносился тяжелый и плотный шум движения большой массы людей, машин, конных обозов, резко и методично, с ровными интервалами прон зительно скрипело тележное колесо. Пахло горелым углем и дымом, зна комое село с улицей, заставленной подводами и грузовиками, с встрево женно движущимися тенями людей, с твердым шумом движения, доно сившегося со шляха за огородами, вызывало щемящее чувство зыбкости, обреченности и заброшенности. Звезды над селом высыпали крупно. Егор Иванович поглядел на них, задрав голову, и сказал: — Пойдем, Владимир Степанович, на огороды, надо самим уве риться. , Они перелезли через изгородь, прошли по грядкам огурцов и поми дор, потом по картофельной меже к концу огорода, перелезли еще через одну изгородь и вышли на гусиный выгон. Выеденная, выщипанная пти цей земля, с жесткой, совсем короткой травой твердо шла под ноги, была непривычно матовой от обильно упавшей росы. За выгоном, за глубокой канавой начинались темные конопляники. — Хороша конопля уродилась,—сказал Егор Иванович, раздвигая перед собой терпко, почти дурманно пахнущие, высокие и крепкие стеб ли.—Добро пропадает, как подумаешь. — В этом году и пшеница хороша, Иванович. — Как напропасть. Коноплю брать пора, сыплется. — Тише, Иванович, шарахнут с дороги, сейчас долго не будут раз бираться. Немцы парашютистов забрасывают в тылы. Скоро они остановились и стали глядеть сквозь поредевшую к шля ху коноплю на шумный усталый поток из солдат, орудий,тракторов, конных обозов,кухонь. Всходила луна — огромная, жидкая, она уже по казалась на две трети, оторвалась от темного горизонта нижним краем, сразу уменьшилась и поползла в небо. На шляху, перекрывая шум и лязг, кто-то мальчишески звонко, с надсадой, закричал: — Кирюшкин! Кирюшкин! К комиссару! Э-эй! Степа-анов! Егор Иванович послушал, как, перекатываясь и замирая, по шляху передавалось разноголосно: «Степанов! К комиссару!», угнул голову, молча повернул назад. — Ну что решаем, Егор Иванович? — На зорьке двинемся. Юрка иль не поспеет? Жалко парня бросать. — Придет. — Придет, не придет... Собирай там какие пожитки, приходи ко мне. Чуть развиднеет— тронемся. В лунном свете лицо у Егора Ивановича голубовато-блеклое, лоб, под козырьком фуражки, в тени, белки глаз тоже светятся голубоватой белизной.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2