Сибирские огни, 1966, №10
можно было рассчитывать не только на отдельный кабинет, коньяк высшего сорта, но и свежую девочку на одного, да еще и комнату в придачу наверху, с чистой постелью, где можно отлично провести ночь. Адольфа Грюнтера не интересовала вторая, закрытая жизнь бара «Ариец», золота у него не водилось, но пиво ему нравилось: густое, тем ное, от первой кружки он даже захмелел, давно не пил настоящего пива, затем он взял еще кружку и порцию сосисок; сосиски дрянные, жесткие, как резиновые, отдавали химией, их делали здесь из дохлой конины, не иначе. На стене, напротив Грюнтера, на ярко намалеванной оранжевым пивной бочке восседал веселый толстяк-крестьянин в башмаках и чул ках с бантами, такие башмаки носили в прошлом веке в праздники ре месленники— это опять шло от доброй старой Германии, и Адольф Грюнтер ел сосиски, пил пиво и, глядя на толстяка на пивной бочке, от дыхал. Ему мешал только громкий разговор компании шестерых тан кистов за соседним столиком. Они спорили о толщине брони, о воору жении и других достоинствах русского танка Т-34 и говорили о новых русских реактивных минометах, о примененных русскими недавно тер мических зарядах; Адольф Грюнтер хмурился, танкисты разговаривали чересчур громко, они мешали ему наслаждаться пивом. Потом, вспом нив, он глядел на них уже без всякого раздражения, уже с сожалением, ведь танкисты всегда разговаривают громче обычного в силу привычки. Грюнтер тоже слышал о русских реактивных минометах, но это ничего не значило, зато у русских почти не было самолетов, и зимняя неудача под Москвой — все-таки досадная случайность. Но фюреру следовало бы учесть эту русскую случайность. Больше всего Грюнтеру не хотелось сейчас возвращаться на эту паршивую станцию Россошь, кроме урод ливых старых баб да солдат там ничего. Грюнтер расплатился с фрау Вихерн, попрощался, она не заметила, увлекшись разговором с высоким рыжим ефрейтором,— судя по всему, хлыщ из какого-нибудь штаба; Грюнтер вышел на улицу. Перед вече ром распогодило, возвращаться в госпиталь было рано, он бесцельно побрел по улицам наугад; пожилая женщина, вышедшая ему навстре чу из-за угла, быстро прижалась к стене дома и напряженно стояла, опустив глаза, пока он не прошел. Потом девушка, в платке, низко по вязанном на глазах, торопливо перебежала на другую сторону улицы, мальчишка лет двенадцати выглянул из-за полуразрушенного камея-' ного столба, от ворот, и нырнул назад. О, эти русские, они в каждом готовы видеть врага и угнетателя. Грюнтер начинал ненавидеть старый русский город за его настороженность и враждебность, за невольное желание оглянуться назад, особенно в пустынном месте. Он вышел на площадь перед городской управой — одно из лучших мест города, не пострадавшее от бомбежек,— старинный православный пятиглавый собор Крестителя, обрывистый берег Ржаны, густые, запу щенные зеленые бульвары, здание шестиэтажной гостиницы, выстроен ной перед войной,— сейчас комендатура. Адольф Грюнтер хотел пойти назад, но чуть в стороне, на самом обрыве у виселицы увидел толпу и подошел посмотреть. Оказывается, вешали партизан, один — лет шестнадцати, с приплюснутым носом, со взглядом исподлобья, со связанными назад руками, отчего еще больше выпирала широкая, не по возрасту грудь. Грюнтер перевел взгляд на пожилого, понурого, с длинными до колен обезьяньими руками, крепко стянутыми у локтей, за спиной, лицо заросло красной бородой. В рва ной телогрейке на голом теле, без пуговиц, он светил голым животом и грудью. «Даже шерсть у него красная»,— с невольной брезгливостью
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2