Сибирские огни, 1966, №10
белобилетник, ах, черт, и все потому, что его угораздило свалиться с ра киты еще мальчишкой...» Лида так и не оглянулась, он шевельнул пальцами, пальцы были как деревянные. Он еще постоял, и пошел обратно, загребая носками сапог сухую пыль. Получасом позже он был уже далеко в поле, пошел прями ком и за поворотом на Филипповку сразу же оказался в огромном стаде коров, куда он ни глядел — волнистая рябь пегйх, белых, бурых, черных спин, рога, хвосты, уши, опавшие бока, рев и сап. Коровы жались друг к другу, обходя его стороной, поднимая густую пыль, вместе со стадом на него надвинулось душное горячее марево, лицо и грудь сразу взмокли. «Фу, черт! — пробормотал он, растерянно оглядываясь, отыскивая, в какую сторону выбраться.— Откуда их нанесло?» Он угрожающе мах нул рукой, закричал на тупорогую бычью морду, лезшую прямо на него, и встревоженно поднял голову: в густом реве стада он услышал дале кий, прерывистый гул самолетов. За пылью ничего не было видно, мимо него верхом на корове проехал сухонький старичок с длинной трубкой в зубах — Владимир протер глаза, изумленно поглядел ему вслед. Гул накрыл неожиданно, и Владимир бросился в сторону от дороги в поле, упал ничком под первый крестец и сжал голову руками — он еще не мог привыкнуть к дикому реву неба. Это длилось всего несколько секунд. Он поднял голову. Самолеты шли низко, по полю мчались их огромные тени, один из них черно сверкнул по солнцу, и сразу же стали рваться бомбы. Они рвались в самой середине стада, с раздирающим уши гро хотом. Коровы, высоко задирая головы, мчались по полю, а самолеты уже заходили опять, и опять рвались бомбы, и коротко стучали пулеме ты, и потом уши у Владимира словно заткнуло плотной сухой пробкой, и он подумал о Лиде, перед ним мелькнул ее серый жакет. Он, пошаты ваясь, встал и никак не мог понять, что вокруг происходит и где он, и долго мотал головой, стараясь освободиться от непривычной давящей тишины в ушах. «Фу, черт!» — выругался он, когда из ушей словно по текла тяжелая тишина и опять донесся рев, грохот и треск. Он оторопело попятился: прямо на него скачками неслась красная, с рогами вразлет, корова. Корова вкопанно, с маху остановилась перед ним, шумно пахну ла ему в лицо горячим воздухом и метнулась дальше, твердо отставив хвост. Он оглянулся и увидел сухого старика, с трубкой в зубах, которо го видел совсем недавно верхом на корове. Старик сидел, опершись о землю обеими руками. Владимир присел перед ним, молча разглядывая его мягкие кожа ные сапоги, матерчатые штаны на тонких старческих ляжках, вздраги вающие темные щеки, низкий лоб и маленькие, еще бессмысленные гла за. И обкуренную трубку в зубах. Владимир сел на колкое жнивье и засмеялся, неловко закидывая голову назад. Трубка в зубах у маленького старика зашевелилась, он поднял руку, взял трубку, поморгал и спросил: — Ты чего? Новый приступ смеха заставил старика заерзать: — Тю-тю! Ты чего, родимчик схватил? Холера, ты холера! — ругал ся старик, оглядываясь по сторонам и ища глазами. За спиной у него болтался холщовый мешок с большим, перегнутым вдвое хохолком.— Зорька! Зорька! Зорька! Ах, чтоб тебя заненастило! — Ты кого зовешь? — спросил Владимир, и старик на минуту умолк, посмотрел на Владимира и зло сплюнул: А тебе что? Ее, проклятую, на чем я теперь поеду? У меня ноги порченые, двух верст не ушагаю. Зорька! Зорька! Зорька! Ах, дура-ко-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2