Сибирские огни, 1966, №10

рестать бегать по землянке; ей бы сейчас остаться в темноте и тишине. Зажав рот забинтованными ладонями, она пыталась удержать подсту­ пившие рыдания; фельдшер услышал, постоял молча, подошел и сел ря­ дом. И она, не открывая глаз, почувствовала у себя на голове его теп­ лую и большую ладонь, и никак не могла остановить судороги в горле. — Ты скажи, может тебе что нужно? Или болит? Она плакала, не открывая глаз. — Ну, успокойся,— уговаривал фельдшер ее как ребенка. Хо­ чешь еще воды? — Дай. Она пила из его рук, захлебываясь и расплескивая воду, и он, при­ сматриваясь к ней, качал головой и пытался заставить себя улыбнуться, чтобы ободрить. Потом он лежал в противоположном углу на своем топ­ чане и не спал; он знал, что и она не спит, и боялся заговорить. — Ты почему не спишь? — спросил он, наконец, не выдержав, он хотел спросить о другом, о том, что это с нею стряслось, и отчего она такая вот дикая и трудная. Но в последний момент он понял, что об этом нельзя спрашивать, и не спросил, заснуть он не мог, разная чертов­ щина лезла в голову. Павла, устраивая болевшие руки, заскрипела топчаном. — А ты, доктор, слышь, не спишь? — спросила она тихо.— Знаешь такого здесь — Скворцова? Фельдшер, начинавший дремать, вздрогнул, услышав ее голос. — Скворцова? Как же, знаю, я его лечил, грудное ранение. Навы­ лет. Коварная, скажу тебе, штука, абсцесс начинался. Почиван все с ним возился, выхаживал. Ничего — на ногах. Сейчас как раз на зада­ нии. Подрывник. Часто на задания ходит. Все они обучаются здесь, вот человек себе новую профессию изобрел — убивать. А ты их лечи, да еще на тебя же и кричат порой, словно это я их прострелил, вот так. Какой из меня доктор? Ничего ведь серьезного не могу, операцию какую. Наши сейчас всюду хирурга ищут. Фельдшер совсем разговорился, и уже подступало следующее зим­ нее утро — первое утро тысяча девятьсот сорок второго года, от мороза сухого и звонкого, в тридцать шесть градусов, сучья на деревьях по­ стреливали и лес замер; солнце вставало маленькое, слепое от мороза, и в воздухе висела белая пыль, как туман. А дня через четыре Павла, забывшись под утро тяжелым, коротким сном, проснулась как от толчка под чьим-то взглядом и увидела Сквор­ цова, и стала натягивать к подбородку полушубок, под которым спала. Скворцов шагнул к ней, присел рядом на отпиленный неровно еловый чурбак и, стаскивая с головы шапку, сказал медленно: — Видишь, вот все-таки встретились. Здравствуй, Павла. — Здравствуй. Что глядишь так, или не узнаешь? — Узнаю. Сегодня вернулся, ребята сказали, вот прибежал. Он действительно прибежал, видно было по тому, как он дышал неровно и часто, в руках он держал неловко завернутый кулек с тем­ ным коричневым сахаром и трофейным кофе-эрзацем. Все это он поло­ жил рядом на чурбачок, и Павла, не глядя, кивнула. — Ну, спасибо тебе. Он глядел на нее и не знал, о чем говорить, и от этого и ему и ей было трудно. Что-то враждебное, чужое поднималось в ней при виде его здорового, обветренного лица. Отнятое у нее уже нельзя было вернуть, и Скворцов был для нее лишь ненужным и мучительным напоминанием. Она тоже хотела его увидеть, когда узнала, что он здесь, но теперь луч­ ше бы он поскорее ушел, она хотела только остаться одна, закрыть гла-