Сибирские огни, 1966, №10

себе, что они сейчас могут делать. Зажигают, наверное, елку, Соня, раз* бросав конфеты, сидит, бросив все дела, задумавшись. А Ирочка тоже не спит, вторично ждет деда Мороза, к ней уже он приходил днем. Но, несмотря на уговоры матери, она не ляжет спать, пока часы не пробьют двенадцать и взрослые за столом не начнут говорить всякие веселые и счастливые глупости. И тогда, убедившись, что дед Мороз взрослых не любит, не пришел, она пойдет спать, а Соня растерянно всплеснет ру­ ками: «Смотри, совсем взрослая!» А сейчас до Нового года еще два часа, и Соня думает о нем; Ирочка прижмется к ней головенкой в коле­ ни и спросит о папе, и Соня будет придумывать, как папа воюет с нем­ цами, и как он думает о своей дочке и ее маме, и что он обязательно пришлет им скоро большой (Соня так и скажет: «бо-ольшо-ой») подарок, и у Ирочки станут мечтательными смешные с рыжинкой глаза, она умеет глядеть не мигая в рот матери, ловить каждое слово, а потом запры­ гает от счастья на одной ноге, а Соня отвернется в уголок и поплачет, чтобы не видела ни дочь, ни свекровь— старая сдержанная машинист­ ка строительного треста Валентина Петровна Трофимова, «бабушка Ва­ ля» (Трофимов так и не мог привыкнуть к этому новому званию мате­ ри); мать все равно заметит, подойдет к Соне чуть позже, возьмет за плечи: «Не надо, Соня, слезами мы ему не поможем». У него хорошая мать, умница, сдержанная, простая. Случись что, Валентина Петровна не даст им впасть в отчаяние, а Соня к этому часто склонна, она умеет напридумать себе всяких страхов, даже там, где их нет. Трофимову не хотелось думать о делах, о затеянной Глушовым об­ щей встрече Нового года, о готовящихся кострах; Трофимов разрешил по простой причине: они находились, действительно, в такой лесной глуши, где свет можно заметить только с неба, но немцы по ночам со­ вершенно не летали, а под Новый год тем более никаких сюрпризов ожидать не приходилось. И людям нужно вздохнуть свободнее, и Трофи­ мов разрешил зажечь два-три костра, и сделать еще то, что хотел и предлагал сделать Глушов. Трофимов даже вздрогнул; ему показалось, что эта Павла Лопухо­ ва из Филипповки никуда не ушла, а сидит по-прежнему в землянке и глядит из своего угла на него. Он усмехнулся — табуретка пуста, и толь­ ко дежурный, присев у печурки, неумело зашивал на себе отставшую от ворота нижнюю рубаху, низко держа голову, и время от времени, забы­ ваясь, трудно и шумно вздыхал от непривычной работы. И сам того не желая, Трофимов стал думать о женщине, с которой только что разгова­ ривал, и чем больше думал, тем сильнее нарастало в нем внутреннее беспокойство; ведь вот он, кадровый военный, оказался совершенно в непривычных условиях, и вынужден отвечать за очень разных людей, а знает он их плохо; солдат ведь одно, а вот такая двадцатитрехлет­ н я я— «Алексеевна», только что сидевшая перед ним, совсем другое, и он обязан все учитывать, и решать за всех. Трофимов радовался возможности побыть одному, теперь это слу­ чалось редко, дежурный старательно штопал свою рубаху, если бы он не так шумно вздыхал, его присутствие не чувствовалось бы. И внутрен­ нее беспокойство, возникшее от встречи с неприятной, странной женщи­ ной, все нарастало, его раздражали сейчас даже привычные стены зем­ лянки, сделанные для большей светлости из толстых неошкуренных бе­ резовых жердей, тусклый сосновый потолок; самодельная лампа без стекла, просто литровая консервная банка, потрескивая соляркой, густо чадила — не могли придумать машину поумнее, вон потолок совсем почернел. Трофимов вдруг — уж в который раз! — вспомнил, как его батальон лежал у дороги, отрыв позиции, на пологом, безымянном хол