Сибирские огни, 1966, №10

ржанской «Виртшафтскоманды», наполовину их перебили, наполовину сами разбежались, и у партизан совсем не было жертв, даже никого не ранило. И еще, как на заказ, пошел снег, сначала слегка, тихо, потом с усилившимся к рассвету ветром, крепким, рвущим снежную замять, сухо секущим лошадям и людям глаза. Будут к новому году у нас пироги,— весело сказал Почиван, подходя к Трофимову.— Капитан,— сказал он,— капитан! Мы нашли пе­ ро и шерсть. Тюков триста, не меньше, упаковано аккуратненько, на каждом бирочка. — Что? Волну и перо. Тюками, килограмм по двадцать-тридцать пред­ лагаю, волны тюков десять увезти, найдем каталя, глядишь, обует на зиму. — А лошади есть? — Игра стоит свеч, капитан, ей-богу. Можно? — Смотри... Как, Глушов? • Не против, дельная мысль. На валенки пойдет килограмма три в среднем. Центнера три надо шерсти. Остальное сжечь, ладно,— неожиданно взорвался Трофимов.— К чертовой матери! Все сжечь! — Сделаем. — А может, мы ее раздадим? — Брось, комиссар. Назавтра немцы все назад соберут, да еще пе­ ревешают людей. Все непосильное придется сжечь. — Много не сумеем забрать. В этой войне получается как-то стран­ но. Все время уничтожаем свое, нажитое. Так что уж сейчас скупиться. В это время и раздался крик: «A-а, ты, значится, командир, разбей вас паралич!», и на Трофимова откуда-то из-за угла набежала длинная и тощая старуха и затрясла перед ним руками, не переставая кричать и ругаться. Трофимов, наконец, понял, что кто-то из партизан забрал у нее валенки сына, который был на фронте. — Тихо, мать, тихо,— сказал Трофимов, когда старуха, сделав ко­ роткую передышку, глотала воздух.— Валенки твои, найдем, вернем, а ты все-таки придержи язык. Нехорошо ты кричишь, нельзя так, мы же советские люди, свои. — Бандитские вы люди, а не свои! — опять закричала старуха, все пытаясь двигаться к Трофимову; тот опять осторожно, но сильно отстра­ нил ее от себя.— Посудите нас, люди добрые! Да какой же ты свой, бо­ сяк, если у старухи последние валенки забираешь? — Ты лучше сына вспомни, тоже сейчас не мед в казенных обмот­ ках. Ты бы и сыну валенок пожалела... — Так нешто ты мне сын? — Э-э, мать, хватит, не мешай. Сказано, разберемся. — Ты мне сейчас разберись, мне твоих обещаниев не надо. Ищи те­ бя потом, кобеля, как же. — Отойди. А то прикажу силой отвести... — Это меня-то, советскую мать-старуху? Да я тебя так отведу, у тебя в башке зазвенит. Ты не гляди, что я старая, я жердину из горожи выдерну, еще не так тебя отведу... Я тебе... — А, черт! — не сдерживаясь больше, заорал Трофимов, и старуха попятилась. Даже Глушов никогда не слышал у Трофимова такого дикого голоса.— Мы еще, бабка, проверим, какая ты советская. Ты хочешь, может, валенки для немца оставить, а мы ноги обмораживай? А, говори, старая, говори, кому ты валенки бережешь? Эй, Почиван!