Сибирские огни, 1966, №10

его голову и нюхать его волосики — белесые и мягкие, и они пахли теп­ лом, и Павле не хотелось уходить. Ей хотелось схватить этого мальчика Гришу и прижать к себе и не отпускать, у нее даже судороги пошли в руках и в животе. Собака староста, она его видела однажды — невысо­ кий, лет сорока мужик, с толстыми губами, в эт^ минуту попадись он ей, она спокойно бы убила его, как убивала немцев. Ей не хотелось уходить из этой деревни Дубовицы, и она еще раз заставила себя з а ­ помнить проклятого Жука, вернее, его лицо. «Ну, погоди, гад,— сказала она.— Погоди, Жук Игнат». Вернулась Феня и подала ей тяжелый сверток с хлебом и салом. Павла взяла, и Феня заплакала, а Гриша сказал недовольно: — Ты, мам, всегда ревешь, как маленькая. — Замолчи! — прикрикнула Феня на сына, и Павла ушла. Уже совсем стемнело, и нужно было хорошенько занавесить окно. Как раз в это время у старосты Жука, в чистой половине избы, за большим столом ужинали три немца из ржанской хозкомендатуры. Один — военный советник комендатуры обер-лейтенант Миллер, двое других— в штатском. На столе стояла четверть пунцовой от сухих ви­ шен самогонки, жареная свинина большими кусками, соленые огурцы и бело-зеленый качан капусты— тоже соленый, тугой, как арбуз. Мил­ лер с хрустом разрезал его солдатским ножом, поддел кусочек острием и положил в рот. Он, после трех стопок крепкого, очищенного от сивухи через древесный уголь и вату, самогона, чувствовал себя прочно и ве­ село; Жук сказал, что у избы дежурят двое полицейских и можно не тре­ вожиться. Сам Игнат Жук сидел у края стола, навесив на глаза черные, широкие брови, он больше глядел в пол, чем на гостей; когда зеленые от старости стеклянные стопки пустели, хозяин, зорко все замечавший, тяжело, опираясь руками о колени, вставал и наливал из четверти опять. Скоро баба внесла вареную картошку и миску моченой антонов­ ки, и соленые грузди. Игнат Жук опять налил и, скороговоркой пожелав доброго здоровья, первый опрокинул в себя стопку, взял яблоко, надку­ сил. Пьянея, немцы становились шумливее и веселее, а Игнат Жук мрачнел, лицо наливалось темным румянцем. В избу зашел погреться и выпить полицейский Митрохин, здоровый молодой парень. Жук налил ему в стакан, не долив немного; Митрохин выпил, заел куском свинины и, положив обглоданную кость обратно на стол, з а ­ курил. — Как там, тихо? — спросил Жук. — Тихо,— отозвался Митрохин, шевеля жирными от свинины губа­ ми, и рыгнул.— Нечего, пусть паны немцы жрут в удовольствие. За порядок я ручаюсь. Жук хмуро поглядел на него и сказал: — Иди. Митрохин, сняв карабин с плеча и взяв его в руки, загасил окурок о дверной косяк и ушел, а Жук подбросил еше дров в топившуюся печь и приказал бабе стелить: офицеру на кровати, а двум в штатском на полу, и она стала носить, в чистую половину избы перины, подушки и одеяла. Ночью Игнат Жук, лежа рядом с разомлевшей во сне бабой, никак не мог заснуть, он часто вставал, пил холодную ледяную воду в сенях и курил, хмель все не проходил, и Игнату Жуку хотелось что-нибудь сделать. Может, взять тот нож, что лежит в сухости на комеле печи и ко