Сибирские огни, 1966, №10

будут и у народа. А одновременно и пере­ учивать его, искупая собственные грехи. В дальнейшем сближении литературного письменного и разговорного языка народа худож ественная литература долж на сыграть свою большую роль. Воскрешение из мертвых Кое-кто утверж дает, что в настоящ ее время происходит оскудение русского литературного языка, считая одной из при­ чин такого «оскудения» утрату многих ис­ конных русских слов. Как и прежде, у б еж ­ денно и гневно восстает против запретов и ограничений в их употреблении А. Югов. Н е менее страстно утверж дает н еобходи­ мость сохранения всего лексического богат­ ства русского языка, его красочности и на­ ционального своеобразия А. Солженицын... Мы тож е за богатство и националь­ ное своеобразие языков. Но нельзя ж е судить об этих качествах только на осно­ ве собственной литературной практики и личных вкусов. В самом деле, ни у кого другого вы не найдете такого обилия устаревших слов и оборотов, как у А. Юго­ ва: «оные», «сиречь», «небрежение», «во- книжение» и т. п. И вряд ли можно воскре­ сить все «краткие, сильные, поворотли­ вые» существительные мужского и ж ен ­ ского рода, которые А. Солженицын пред­ почитает существительным среднего рода, «долгим, на немецкий лад». Искусственное оживление слов не придаст языку силы. Слова рождаю тся жизнью. И воскрешают их тож е «по рассмотрению», т. е. по потреб­ ности, а не произвольно. Старые слова, вышедшие из общего употребления, остаются в потенциале рус­ ского языка. Стилистическая помета «арха­ изм» не уничтожает их. Многие самобыт­ ные писатели широко пользуются ими наря­ д у с другими лексическими пластами. Обычно архаизмы служ ат средством со зд а ­ ния исторического колорита. Поэтическому языку они могут придавать высокое, торж е­ ственное звучание. Нередки архаизмы и в юмористическом жанре. Возможности их применения в языке художественной лите­ ратуры многоразличны, и вряд ли писатели перестанут прибегать к ним из страха пе­ ред «нормировщиками» от языкознания, пе­ ред редакторами с их «крохоборческой, мни­ молитературной практикой». Н е исключено, что некоторые из архаизмов обретут новую жизнь. В повести молодого прозаика А. Яку­ бовского «Мшава» есть такая сценка: «По черному стеклу болотной реки, вдоль бер е­ говых хвощей и осок, коричневого, раскис­ шего мха ползет черная лодка грубо-сам о­ дельного вида. В лодке трое бородачей в красных рубахах. Д в о е крепко держ ат ма­ ленькую рыжую коровенку — один за рога, другой — за задние ноги. Третий — лысый — гребет». Бородачи разговаривают: «Кой ляд хлещешься, варначка?» «Божья это тварь, брательник, божья, а ты такое ре- чешь». «А чо она прокудит?» «А ты ее не началь, не началь. Ж ивотное, оно бессловес­ но. А ты все блудишь языком. Ишь, прыт­ кий какой. Истинно сказано: рече безум ец в сердце своем». Что сказали бы «пуритане» о таком ди а­ логе в современном произведении? Взятый вне контекста, он дал бы повод «обвинить» автора в злоупотреблении архаизмами и славянизмами. Н о автор как раз и пресле­ довал эту цель — показать его нелепое и странное звучание. Говорят персонажи по­ вести — болотные жители, затерянные в поч­ ти недоступной глуши «беспоповцы-бегуны», горстка людей, оторванных от всего челове­ чества, не ведающих не только о спутниках, но и о карманных фонарях. «Мшава» — так называется повесть. Н а­ верное, не всем читателям это слово знако­ мо. А м еж ду тем, оно удивительно точно и образно передает сущность произведения. «Мшава» — болото, поросшее мхом. Д о ­ верься ему, и оно затянет. Повесть написана в том ярко-эмоцио­ нальном лирическом ключе, который стал очень популярен у нас в последнее время. Это — «исповедь» с элементами публици­ стичности, прямых этических оценок, р азду­ мий и обобщений. Лирическими изъявлени­ ями автора заполнено маленькое вступле­ ние и заключение. В центре ж е — напря­ женный, драматический сюжет. Вступление рож дает беспокойное, тре­ вожное настроение, вызывает предчувствие какой-то неминуемой большой беды. В ко­ ротких, прерывистых, с запинками, ф разах автор говорит о горестном воспоминании, которое преследует его вот уж е несколько лет. Во главе маленькой группы топографов лирический герой повести пробирался к по­ селению староверов. Путь нелегок — кругом болота. «В солнечный день они светились салатной зеленью прокисших вод». «Тут и там блестели прокисшие лужи». «В воде — дохлое комарье да раскисшая серая моль». Д а ж е бор был «сырой, прокисший». П овто­ рение эпитетов отнюдь не свидетельствует о бедности языка писателя, а лишь подчер­ кивает унылое однообразие долгого пути. И все-таки здесь нам открывается своеоб­ разная красота. Звуки, краски и запахи, птицы, звери и травы обрисованы с такой любовью, с таким знанием дела, как это мо­ ж ет сделать только истинный «друг приро­ ды». В нашей памяти воскресли кое-какие наименования природных явлений, почти исчезнувшие из обихода. По ходу действия в повествование вплетаются и другие не­ привычные слова- жило, купилы, припен, просов, карша, сутунок, уветливый, заедки, бель, угрев, баской, чернолесье, дуроломно и др. Большинство из них служит для рече­ вой характеристики болотных людей. Повесть А. Якубовского привлекает бе­ зыскусной и доверительной интонацией, взволнованностью, художественной напол­ ненностью деталей. В ней нет пустых сцен