Сибирские огни, 1966, №10
роятно, ведомо, водятся и дрофы -дудаки, и стрепеты, и куропатки, и гуси в болотах, и тетерева в колках, и волки в яругах... Вот на эту дичь я и охочусь, а охота там — на стоящая... в щегольских сапожках и лайко вых перчатках там не пойдешь — это вам не прогулка в подмосковной роще. Поняв вскоре, что я не «кокетничаю» охотничьей страстью, Правдухин оставил иронический тон, и мы стали быстро сбли ж аться. чему, кроме охотничьих интересов, способствовало и то, что я поместил в «Красной Иови» статью о Л . Сейфуллиной, творчество которой очень ценил. Я стал часто бывать на квартире Прав- духиных, и вечера у них (сначала на Б ас манной, а позж е, в 30-х годах, в П роезде Х удож ественного театра) принадлежат к числу самых дорогих воспоминаний: во всем чувствовалось здесь истинное радушие и гостеприимство; настоящ ее человеческое тепло, простое и непринужденное др уж е любие. Как Лидия Николаевна, так и Валерьян Павлович были людьми прямой и открытой души, оба отличались безупречной принци пиальностью, и в их присутствии нельзя бы ло изворачиваться и дипломатничать: гнев ные — и такие прекрасные в гневе — глаза Сейфуллиной и спокойный сарказм Прав- духина сразу ж е обезоруживали... Они це ликом жили интересами литературы, в их дом е царила атмосфера одухотворенности, высокого накала творческих страстей, кров ная заинтересованность в литературном движ ении, в то время очень сложном и про тиворечивом... Для нас и поныне остается священной восторженность неистового Виссариона, ко торый, прочитав хорошую рукопись, мог ночью отшагать несколько кварталов, что бы разбудить друга, сообщить ему о новом таланте и провозгласить «громокипящий» тост за родную литературу... Таких «неистовых» служителей литерату ры я встречал и в наше время. Александр Константинович Воронский, обнаружив в «самотеке» талантливую руко пись, тут ж е начинал названивать по теле фону и, чуть ли не зады хаясь от восторга, рассказывать знакомым, что сегодня, под .счастливой звездой, родился новый совет ский писатель, который, возм ожно, будет если не Толстым, то, непременно, вторым Глебом Успенским или Короленко. К плеяде этих «неистовых» принадлежал и Правдухин: его радовал любой литера турный успех, вызывала буйный прилив жизнелюбивых сил каждая хорошая книга, приводил в восхищение каждый оригиналь ный замысел. О днаж ды я застал его в необычайно взбудораж енном состоянии: он шагал из утла в угол и, жестикулируя, как бы бесе довал сам с собой. — Что случилось? — спросил я. — Только что прочел Бабеля,— вот пи сатель, у которого, действительно, что ни слово — золото... Исаак Эммануилович Бабель как-то це лую ночь просидел у Правдухиных. расска зывая нам — Лидии Николаевне, Валерьяну Павловичу и мне — о своих будущих произ ведениях. На его лице, широком и круглом, вспыхивали от волнения помидорные пятна, черные глаза, лукавые и зоркие, вдохновен но сияли. Он с неподражаемым мастерством приводил отдельные диалоги, обрисовывал одним словесным «броском» человеческие образы, с лучистым юмором рассказывал трогательные и забавные случаи из быта одесских Пересыпи и Молдаванки (к сож а лению, только немногие из этих сюжетов облеклись впоследствии в плоть и кровь). Когда Бабель ушел, Правдухин пригла сил меня на прогулку,— дело было весной: — Поедемте куда-нибудь за город, где распускаются дубы ,— после таких рассказов спать все равно невозможно. Правдухин повторил несколько запом нившихся выражений Бабеля и вскинул ру ку, подобно страннику при виде обетован ной земли: — Вот — талант! Какая искрометная мысль, какая образность, какой вкус к слову! К огда бы я ни приходил к Валерьяну Павловичу, я обычно заставал его за кни гой. — Что читаете? Он покажет обложку книги — к примеру, «Жили два товарища» Левина или «Россия, кровью умытая» Артема Веселого — и от махнется: — Посидите, посмотрите что-нибудь, по ка дочитаю до новой главы,— больно уж здорово! — Так зачитываться вредно,— шутил иногда я.— Помните эпиграмму на Аполло на Григорьева: — Мрачный лик. Взор дико блещет. Ум от чтенья извращен, Речь парадоксами хлещет... — Ничего, на том стоим,— улыбался В а лерьян Павлович.— А Григорьев, кстати, был большим умницей... Купив или получив новую книгу, Прав духин светлел лицом и, протирая очки, по- детски щурился: — Сегодня всю ночь буду читать... Н о Правдухин-читатель далеко не был «всеядным», у него были свои симпатии и антипатии, свои требования к литературе, свои запросы и оценки, проистекавшие из строго принципиальных взглядов. На лите ратуру он смотрел как на беззаветное слу ж ение Истине, Правде, Справедливости, на писателя — как на Учителя жизни. Его литературные симпатии во многом сходились с симпатиями Лидии Николаев ны: глубочайшее поклонение Пушкину и Л . Толстому, пламенное и упрямое отрица ние Достоевского, нелюбовь к Шекспиру и восхищение Флобером, почитание Тютчева и холодок к Фету, трогательная любовь к Че хову и Блоку, Маяковскому и Есенину. Правдухин часами мог читать вслух
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2