Сибирские огни, 1966, №10

ситцевой блузки. Владимир подошел к спящему ребенку, Павла еще при­ вернула огонь и тоже стала рядом. — Хороший мальчонка, на тебя похож,— Владимир рассматривал лицо спящего мальчика. — Я и не скрывала, мой он, Володенька. — Все шутишь? Павла тесно прижалась к нему. — Останься, Володенька, голубок,— ее пальцы жарко сплелись у него на шее, он поймал их, сжал и отвел с силой. «А почему мне не ос­ таться?—подумал он вдруг лихорадочно.— Почему не остаться, если это, может, последний вечер, час, минута? Может, мы последний раз ви­ димся? И потом, почему я словно оправдываюсь? Перед кем нужно оп­ равдываться? Ведь сейчас больше ничего нет и никого нет. А есть толь- кто это, только это... и свое нежелание оторваться». Все еще вздрагивало, не могло успокоиться ее упругое длинное те­ ло, и Владимир, ошеломленный, обессиленный, лежал без мысли, без движения. — Хорошо, хорошо-то как, господи. Родненький, родненький... Вот бы сейчас бомба сверху упала и чтобы сразу на тот свет,— с силой ска­ зала Павла, все еще не отпуская его и не открывая глаз, и вдруг, сжав до боли крепко, зашептала: — Володенька, я правду говорю. Останься, к черту их всех, а ты останься. По одному теперь страшно, поди. — Что ты говоришь, Павла, брось. — Ну чего ты рвешься, Володенька, вон вчера за селом шел один, не успел оглянуться, так надвое и перерубило. — Нельзя, сама знаешь. Он думал, что пора уходить, и оттягивал каждую минуту. Он чувст­ вовал своим телом ее руки, плечи, губы, грудь и не мог уйти. Давно уже пора было идти, но он не мог открыть глаз, все плыло и покачивалось. Возможно, он уснул на несколько минут, и Павла в темноте склонилась над ним. — Мне пора,— сказал он, все так же не открывая глаз, и Павла, упав с локтя ему на плечо лицом, стала целовать его плечо, грудь, руки. Волосы ее рассыпались.—Мне пора,— повторил он, по-прежнему не в силах открыть глаза и пошевелиться. Павла затихла, всхлипнула. Он повернулся к ней лицом: — Не плачь, ничего не сделаешь. — Я не потому, Володенька, не думай. Я по своей доле несчастной плачу. Она всхлипнула сильнее, обхватила его голову и, жарко целуя в губы, сказала: — Спасибо, Володенька, спасибо, родненький, век тебя не забуду... Спасибо. Она целовала и шептала, прижимаясь к нему теснее и теснее, и он, опять весь задохнувшись, не мог уйти и только выдохнул сквозь стиону- тые зубы: — Ведьма ты, ведьма... Ведьма. — Пусть, Володенька... пусть не было бы тебе худо, а мне... Ушел он от нее перед самым рассветом. Не стал никого будить, прошел во двор к Егору Ивановичу, положил чемодан в подготовленную, смазанную, набитую сеном телегу, лег ничком и сразу уснул. Ему снился лес в бурю, все гремело и вздрагивало, он жался куда-то под ствол ста­ рого дуба, и жесткая, с трещинами в ладонь кора мешала ему устроить­ ся как следует. Что-то давило ему на затылок. Он, наконец, открыл гла­ за, и руки его сразу схватились за леску телеги: над деревней стоял