Сибирские огни, 1966, №10
гамота, душистой желтой сливы, фруктов бывало так много, что не ус певали ни сушить, ни мочить, ни продавать, и они прели в кучах, рас клевывались курами, скармливались свиньям. В такие годы детей почти не видели за столом — они объедались фруктами, маялись животами и опять принимались за свое, выбирая на дереве грушу потяжелее, яблоко послаще и порумянее. И сейчас бабы выносили беженцам фрукты ведра ми, лукошками, высыпали прямо у костров, на землю, отказываясь от платы, сурово стоили рядом, покачивали головами, глядя, как хватают голодные беженские ребятишки яблоки, тащат ко рту, хрустят и, не доев, засыпают. — Ешьте, ешьте, люди добрые. Кому беречь? У Скворцова давно не было ни матери, ни отца, и жил он у старухи- тетки, выходившей его, не раз под горячую руку колотившей, все детские обиды давно забылись, и Владимир шел, взволнованный суровым и ску пым прощанием с теткой, она перекрестила его на дорогу: — Христос с тобой, Володимир. Иди. Он обнял ее, прижал сухую голову к своему плечу, и впервые в жиз ни узнал, что седые теткины волосы пахнут знойным зверобоем, травой, сохраняющей свою яркость и запах и в сушеном виде и год, и два, и от этого неожиданного открытия или оттого, что тетка назвала его по-ста ринному: «Володимир», у него выступили слезы. Он взял давно уже со бранный теткой чемоданчик и вышел, и тетка вышла вслед за ним на крыльцо, и он торопливо и молча, боясь вернуться, зашагал по тропинке, чуть ли не в другой конец деревни, к избе Егора Ивановича, председа теля Филипповского сельсовета. Владимир шел, опустив голову — было тоскливо и смутно, ему за хотелось еще раз взглянуть на здание школы, и он прошел на деревен скую площадь, где был магазин, клуб, школа и сельсовет — все доброт ной постройки, на кирпичном фундаменте и под железом. Обошел школу со всех сторон, постоял перед дверью и пошел дальше. Недалеко от из бы Егора Ивановича его негромко окликнули, он остановился, шагнул в сторону, приглядываясь к неясной женской фигуре. Она поднялась ему навстречу, и Владимир увидел, что на руках у женщины спит ребенок, прикрытый шалью. — Здравствуй, Павла,— негромко поздоровался он, и женщина спросила: — Что, значит, тикает советская власть? Владимир поставил чемодан и сел на скамью, днем раньше он не стал бы останавливаться, а сейчас вот сел, постукивая носком сапога по чемодану, не зная, что ответить. Павла присела рядом, стараясь не потревожить спящего сынишку. — Когда? — спросила она, и Скворцов опять постукал носком са пога о чемодан. — На заре. Чего ты его на руках держишь? — кивнул он на Ва сятку. — Боязно оставить. Бухает как. Умаялся за день. Три года, а на топается, нашлепается за день, взрослому не приведется стольки! А я пригорюнилась, сижу вот,— оказала она напряженно, не поворачивая головы,— Владимир Степанович, тебя поджидала. — Зачем? — Зайди, жутко одной-то,— попросила она. — Зачем? — Раньше не спрашивал, сам приходил, не отобьешься. Он молчал, стало тесно в вороте, он потянул шеей, поднимая подбо-. родок.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2