Сибирские огни, 1966, №9

Дверь взвизгнула. Пудовая гиря подскочила вверх, бухнула в ободверину, скрипуче повторила: «Сволочье!»— и закачалась на про­ волоке. В растерянной тишине только и слышалось это ржавое, тянучее поскрипывание. По заморелому стеклу промелькнула торопливая тень женщины с ребенком у груди, и следом узенькая тень мальчика, тоже быстрая. Гиря перестала раскачиваться, повисла, но что-то еще ра з пискнуло под нею. Ребят будто ветром размело. Кого куда. Толя остался один в ко­ ридоре. Он шагнул к окну, уперся лбом в холодное стекло, все в реб­ рах льда, и так стоял, весь обвиснув. От стекла приятно холодило, и лишь это, единственное ощущение, он воспринимал сейчас. Еще ныло под ложечкой, болело там, и кожа на груди сделалась ровно папирос­ ная бумага. В голове не было никаких мыслей, и внутри, там, где по­ лагается быть душе,— пустота. Будто вместе с женщиной этой, с д е ­ тишками ушло все, и остались только саднящая усталость и скорбное сожаление неизвестно о чем. Сколько простоял Толя один в коридоре, упершись лбом в оледе­ нелое стекло, он не знал. Не хотелось ему идти в комнату, не хотелось видеть ребят, опять тянуло на улицу, в лес, в одиночество. Слез не было. Не плакалось. А хорошо бы завыть, торкнуться лбом о раму и завыть. От подтаявшего льда текло по лицу и за ворот рубашки, но он не мог оторвать взгляда от маленького, с пятачок ве­ личиной, продуха. В махонькое это отверстие прямо на него выплыла лодка, по-жи­ вому зыбаясь и обозначая сначала контурно, а потом явственно самое себя и все, что в ней. А в ней на носу, как в гнезде, закутанный в дождевик, мальчишка. Щелкают-пощелкивают коваными наконечниками шесты. На мел­ ких местах щелкают резко, на глубоких — глухо. Руки перебрасывают шесты. И рукава то спадают до запястий, то отлетают до локтей. На корме резкими сильными рывками отталки­ ваются смуглые, узлистые руки, на которых набухли ветвистые жилы от кистей и до крутого локтя. Он управляет лодкой. А та, что впереди, как в залуке, так и на струе — подбрасывает шест легко, непринужденно и о чем-то болтает с кормовым... — Ну что, Анатолий, тяжело? — услышал Толя и вздрогнул. Лодка пропала, осталось перед глазами лишь мутное стекло с ре­ брами льда, оплывшими и истончившимися от дыхания. Толя хотел закричать на Валериана Ивановича. Но не мог закри ­ чать. Перед ним стоял в помятых шароварах, в покоробленных к ож а ­ ных сандалиях без ремешков пожилой человек с колючей сединою, искрящейся по щекам, и с чайником в руках. В голосе его как будто была строгость, а в глазах, небольших глазах, перепутанных красно­ ватыми ниточками,— участие. Толя отвернулся, провел пальцем по синеватому, расширившему­ ся продуху, похожему на детдомовское озерцо за дровяником. Стекло скрипело, как тупая пила. — Перестань! — покривился Валериан Иванович.— И почему ты не в постели? Мертвый час все-таки. Толя упрямо молчал, и в этом молчании чувствовался закипаю­ щий вызов. — Законы у нас для всех одни. И пока живешь здесь... Толя спиной чувствовал, как заведующий возвращался с кухни, на-.