Сибирские огни, 1966, №9

Куда же они пойдут? К кому? Как их примут? «Ручеек, лишь слившись с другими ручьями, становится рекой. А ре­ ка, только встретившись с людьми, получит имя»,— вспомнил Толя сло­ ва, вычитанные в мудрой восточной книге. Но мудрые слова эти, будь они самые развосточные,— слишком сла ­ бое утешение. Толя заметил: мудрости, изрекаемые людьми, вроде еды — на время утоляют голод, а потом опять есть хочется. Единым махом думы Толи переметнулись на другое. Он вспомнил о деньгах. Он не желал сейчас о них думать, не хотел, отмахивался: «A-а, подумаешь... Ну, вернем и все... Ну, изобьют. Пусть бьют. З а дело. Д а и не изобьют. Разговоров больше. Шпана напридумывала»... „Из-за острова, с Южных краев подувало. Ветерок был плавный, не­ злой, без порывов, какой надоел за зиму. В логах помутнело, березняки загустели. Предчувствие капели и травы таилось в этом ветре. Толя слу­ шал. Звуки глохли в густом, засыревшем воздухе. Лишь мерно и слитно шумели лесозаводы, задернутые нескорыми сумерками, да спокойно го­ рели огни в городе. Должно быть, немало времени Толя простоял на крыльце. Огней становилось все меньше и меньше. Город погружался в сырую ночь, в сон. Город, в котором Толя вырос и который вырос вместе с ним. Родной до каждого закоулка, до каждого дровяника и барака. Он ско­ ротал еще одну длинную зиму, перетерпел зазимок, и за это скоро по­ лучит много света, солнца и дождется первого парохода. Темнота на все лето покинет его, и немые, стеклянные ночи поселятся в упорном, далеком городе. Родной этот город, такой, оказывается, чужой, такой далекий, хотя до него рукой подать. Как и все города, он постепенно и стыдливо оттер на окраины лагерь, тюрьму, дом инзалидов, оттер все, что угнетало глаз. «...Я буду совершенно счастлив, когда прочту в газетах, что там-то и там-то закрыта тюрьма — не стало преступников; закрыта больница — уменьшилось число больных, исчезли беспризорные!..» — это говорил Ступинский. Давно еще. В той еще, другой жизни, в своей холостяцкой комнатушке, и говорил не им, собранным по баракам и чердакам, бес­ призорникам, а говорил кому-то по телефону, убеждая открыть в Крае- светске детдом. А на первом занятии по военному делу Ступинский сказал вступи­ тельное слово. — Многие столетия, множество людей,— толковал он им, старшим воспитанникам детского дома,— боролось и борются за то, чтобы все жили счастливо, были равны, чтоб не было богатых и бедных, а чтоб все были сыты, радостны, не отнимали бы друг у друга хлеб, не убивали бы один другого из-за чьих-то прихотей... Ну вот, живете вы здесь все вместе, в этом детском доме. Никто вас не учил и не призывал нападать и убивать. И надеюсь, никогда учить этому не будут. Но вот допустите мысленно такую кр айно с т ь— завтра фашисты нападут на наш город, примутся жечь его, рушить, придут в ваш дом убивать малышей, вашу добрейшую гетю Улю. девочек, Вале­ риана Ивановича. Вы вступитесь за них? — А как же! — Д а мы... да мы горло вырвем!.. — Вот видите, к а к а я четкая программа... Горло вырвем,— невольно усмехнулся Ступинский. Казалось, Толя пропустил слова Ступинского мимо ушей. А вот з а ­ помнились же они. Многое запомнилось. Все запомнилось: и худое, и хорошее. Память, стало быть, не умеет разделять жизнь на первый ието-