Сибирские огни, 1966, №9
С т р у н ы В большом садике охотника Ивана Наумовича Виноградова, в те ни, промеж березовых подпорок, на которые горделиво облокотилась густая, щедро увешанная поспевающими яблоками антоновка, Влади мир Ильич отдыхал прямо на земле, на овчинном тулупе. Былб тихо- тихо, как часто случается в августе, когда кажется, что отгорячившееся лето встречается с лучезарной осенью. Иногда в тишину сада врывался шум проносившейся мимо стаи скворцов да недолгое чириканье воробь ев, поссорившихся под застрехой избы, или кудахтанье курицы; чересчур долго просидевшей в гнезде. Опьяненный целебным деревенским воздухом да к тому ж уставший за ночь, без привычки, у охотничьего костра и на речке, у переметов, Л е нин дремал, накрыв лицо развернутой книжкой. Вдруг, совсем неподалеку, за садом, рассыпала серебряный звон и, дрожа, замерла какая-то удивительно волшебная струна. И, будто лю бовно откликаясь ей, еще более тонко и нежно заговорила другая, а за нею третья, и вот уже все три струны запели переливчато и слаженно с такой мягкой задушевностью, что Ленин не без удивления приподнялся на локоть и, вслушиваясь, восторженно прошептал: — Ее величество балалайка! Чародейка русской музыки! А балалайка все пела и пела, пела своим расчудесным, берущим за сердце голосом, передать словами который почти невозможно,— то л а сково и мирно, то робко и таинственно, то задорно и призывно, но всег да ^страстно и волнующе; лилось такое многоструйное множес+во мело дий, что человек, не знающий балалайку, вероятно, ни за что не поверил бы, что у этого инструмента всего-навсего три струны. — Кто это? — шепотом спросил Ленин. — Иван Семенович, приезжий учитель,— вполголоса ответил хозя ин садика, починявший хомут на чурбане, под соседней яблонькой. Он помолчал немного и добавил погромче:— Крестьянская душа, из нашен ских! Ленин вышел за калитку, постоял немного и, заложив руки за спи ну, не спеша зашагал в ту сторону, где, казалось, не какой-нибудь обык новенный человек, а истинный маг рассыпает по доброте своей искри стые мелодии. Улыбчатый, наголо остриженный, в русской косоворотке с поясом, еще не очень пожилой балалаечник сидел в палисаднике на скамейке под цветущим жасмином. Он издали заметил незнакомца, а когда Ленин подошел, встал и, не прекращая игры, кивком головы пригласил сесть, сам сел рядом и продолжал играть с прежним неодолимым увлечением. Это была рапсодия на русские темы, музыка, воспевающая тот на род, в душе которого она родилась, народ, умеющий на радость добрым людям беспрерывно удивлять бел-свет и покоряющей мастеровитостью в любых делах, и победной выносливостью в любых походах, и безмер ной удалью в свободный от заботы час. Повидавший на своем веку всяких музыкантов в разных странах, Ленин сидел на этой узенькой, из одной доски, скамейке и был з ачаро ван игрой учителя. Заложив ногу на ногу и держа ладони на коленке, он с изумлением наблюдал виртуозные приемы деревенского музыканта. Ой ты, балалайка-кудесница! Прославленное русское чудо! Поду мать только, как все просто в этом инструменте— небольшой треуголь ный корпус из дерева да легкий гриф с ладами при трех тоненьких стру нах, а вот, поди ты, суждено этим струнам передавать самые что ни на S
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2