Сибирские огни, 1966, №9
комнатку, но когда она там бывала — никго не видел. Вставала тетя Уля раньше всех, ложилась позже всех. Кто она? Откуда она? Были ли у нее когда-нибудь семья и дети? Спросить об этом никто не догады вался, а сама о себе расска зать она, видно, времени не выбрала. Толя тоже как-то привык к тому, что на пароходе ехала совсем другая женщина, и в сушилке жила тоже другая. Очень уж внешне пе ременилась тетка Ульяна с тех пор, как уехала из села. Ульяна курить начала в сушилке, после того, как потеряла всех родных и осталась одна. Толя и сказал о ней Ступинскому, когда тот искал деловую и хозяйственную женщину в детприемник. Поначалу тетя Уля была в нем кастеляншей, уборщицей и повари хой, а потом уж твердо определилась в одной должности. У тети Ули в доме есть любимчики — аккуратненькие, чистенькие дети, и еще те, что слушались ее или делали вид, что слушались и не крали папирос. Папиросы она зорко стерегла, прятала в разные места и все же не могла упрятать. Были такие ребята, которых тетя Уля ж а лела,— это больные, убогонькие, тихонькие. Были и те, кого она прези рала, но побаивалась и не допускала дежурить на кухню. Тех, с которыми тетя Уля начинала дом, она считала вовсе своими и по-свойски вмешивалась в их жизнь, д аж е требовала, чтобы они по казывали ей табеля, и шибко частила их за неуспехи. К Толе у тети Ули отношение особое — как-никак почти родня. Она ув аж а ла его за начитанность, но пугалась Толькиного норова. Никак не могла она его постигнуть, потому и прикрикивала на Толю чаще, чем на других ребят, д а в а я этим понять, что хоть он и норовист, а все же пока соплячишко. И вот стоило Толе попросить для себя и для Женьки с Мишкой обед пораньше, как тетя Уля тут же подбоченилась: — Что это? Может, вы герои, сыщики большие, чтоб по отдельности и с отдельных блюдов кормить вас? — оторвавшись от своих дел и при куривая папиросу, выуженную из-под передника, тетя Уля настроилась на длинный и громкий разговор.— По отдельности кормить всех вас на целый день хватит, а у меня ноги не казенные, и руки т о ж е !— и гро мыхнула кастрюлями.— Ходют, бродют, а я вертись тут, жарься... Д а л а б я вам кушанье за то, что женщину безвинно страдать заставили. Березовой кашей бы попотчевала... Толя потрепал Наташку по банту и ушел в свою комнату. Женька и Мишка бельмастый срядились на работу, надели новые валенки, н а пустив на них лыжные брюки, подпоясались брючными ремнями. Сде лались парни толстыми, неуклюжими. В глазах у парней возбуждение. Толя тоже начал переодеваться, а Женьке сказал, чтоб он шел к тете Уле просить обед. — На меня она опять злится. Женька скоро вернулся. — Тарелки с борщем на столе. Тетя Уля шумит: «Налито, так че го не трескаете? Подогревать не стану!» Ох уж эта тетя Уля! Второе не поставила, а прямо швырнула на стол. Но макарон все же навалила больше чем полагается, и в ком поте по полстакана косточек — этого детдомовского лакомства, из-за которого шли вечные споры и раздоры за столами. Поели. Толя отнес На ташке косточки, ссыпал на стол. Девочка об радовалась, захлопала в ладошки и подгребла косточки к себе. — Поздно вернетесь, ужин у дежурных спросите,— крикнула тетя Уля в раздаточное окно и, видно спохватившись — не мягко ли у нее вышло, заворчала, орудуя у плиты: — Рабо-о-отнички! Д р а г ь некому!.. «
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2