Сибирские огни, 1966, №9

побывав в таких местах, где еще много житейской грязи, где быт грубый, страсти оголены, и зло не прячется за ширму. Странный, огорчительный взгляд на писа­ теля, его охотнее всего представляю т себе на почетном месте за юбилейным столом. Эта точка зрения широко распространена, и боюсь, что мы, литераторы , сами отчасти в этом повинны»... «Сахалинские тетради» не дают повода обвинять в этом их автора. Не молодой уж е литератор (ему за ш естьдесят), он поехал и на Северные Курилы, и на К ам ­ чатку, изъездил весь Сахалин. Рассказал и о хорошем, и о плохом, спорил, отстаивал свою точку зрения, убеждал. Увидел, на­ пример, работы талантливого графика Гиви М анткава, которого не очень-то ж аловала местная критика, и пригласил оформить «Сахалинские тетради». Пусть все увидят, как рисует М анткава. Достойный метод спора. И главное — убедительный «Современный герой разговорчив — на­ до только уметь его слуш ать. Безусловно, легче описать лицо старика или землю, из­ резанную окопами и развороченную бомба­ ми, чем лицо юноши или пшеницу на по­ лях. Но, к несчастью, часто бывает так, что мы заседаем изо дня в день в накуренных комнатах и до хриплого изнеможения спо­ рим о герое, определяя, словно химики, его отдельные, не всегда самые главные эле­ менты»... Эти строки — из очерковой книги Юхана Смуула «Японское море, декабрь»1. Автор «Ледовой книги», получившей широкое признание отказался здесь от фор­ мы дневника и мотивировал это тем, что не может два раза подряд использовать в путевых записках одну форму. Зави дн ая требовательность писателя, который удер­ ж ался от искуса пойти проторенной троп­ кой. Но Смуул не только ушел от повторе­ ния приема, он и задачу себе поставил, мож ет быть, более сложную : читатель не ви­ дит день за днем экспедицию судна «Воей­ ков», да и экзотики не так уж много. Главное — люди, отношения между ними, атмосфера научного творчества. Вот o iay - да эти рассуждения о современном герое, о том, что автора интересует не столько человек, в котором погиб Моцарт (слова Сент-Экзюпери), а прежде всею ю т, в ко­ тором Моцарт жив. Такому герою, учено- му-аэрологу, и посвящена одна из глав книги. Почти вся глава о жизни Ивана И вано­ вича Корягина («Люди, земля и океаны») построена в виде отступлений, следующих после команды о подготовке к запуску ме­ теорологической ракеты. «Через час будет произведен...» — звучит голос Корягина. И читатель вместе с автором как бы ли­ стает страницы биографии этого человека. Они прерываются напоминанием о времени. Осталось сорок пять минут. Еше страница. 1 Ю. С м у у л , Японское море, декабрь М„ «Сов. писатель», 1964. , «До старта остается сорок минут. Я стою рядом с Корягиным, чье внимание прикова­ но к морю и к носовой палубе и думаю: сколько раз мы уже стояли так на ком анд­ ном мостике и в Антлантике, и в Индий­ ском океане, и в это плавание». Запуск р а­ кеты, очередное научное исследование — это дело жизни Корягина. Вот почему пе­ ред нами не просто обрамление материала, прием, чтобы придать главе напряжение, динамичность (хотя достигается и это), а передача главного. Д а, конечно, именно в такой момент, когда все подчинено этой задаче, и есть смысл рассказ. 1 ть о жизни человека, который ради такого часа, таких минут живет, думает, творит Но есть и еще одно обстоятельство. Хо­ тя автор остается несколько в стороне, он убеждает, что у него есть право писать о Корягине. И потому, что проговорил с ним десятки часов, и потому, что был с ним в морях и океанах, вместе съел немало соли. Д ля документального ж анра очень важны факты писательской биографии: кто ты, а в ­ тор, живешь, ли Сахалином, Кулундой, Океаном — или ты только гость случай­ ный’ Перед нами рассказ человека, засл у ­ живающ его внимания и доверия. Но не превращ ается ли рассказ о Корягине все- таки в информацию, общую беду многих очерков о человеке? Нет, автор обходит этот опасный риф. Анкетные данные приве дены как бы не для читателя: Корягина выбирают в партбюро, он назы вает не сколько дат. Корягин беседует с новым со­ трудником, который ж алуется на несуще­ ствующие интриги, сложность -воего пути и проходит сравнение: «Человеку, та тесно связанному с воздушным океаном, ка Корягин, было наверняка тяжело, когда из-за туберкулеза и повышенного кровяного давления ему не разрешили летать. Т ова­ рищи его летали, поднимались за облака на аэростатах, которые он конструировал, а его удерж ивала внизу и не пускала вверх свинцовая тяжесть земли». Разумеется, прямого сопоставления автор не делает, но насколько, действительно, трагичны обстоя­ тельства в этой, казалось бы, благополучной ж изни' Работал, учился , заним ался люби­ мым делом. Но П( дымались в воздух друзья, некоторые погибли. А один из них, и сейчас, уже который год, дежит, прию ь ванный к постели после катастрофы... Учи­ тель, заслуж енный мастер спорта Порфи- рий Полосухин Смуул совсем не обещает дать нам пол­ ный портрет Корягина, он даж е считает,, видимо, что очеркистам порой не свойст­ венно уважение к «заповедному тылу в д у ­ ше человека куда Tie долж на ступать нога постороннего» Наверное, это удел романи­ ста. л все споры о возможности изображ е­ ния характера в очерке связаны с разным пониманием задач романиста и очеркиста. И там и здесь — характер, но подход к не­ му, методы изображ ения — различны... И все-таки из небольших штрихов, деталей вы растает характер ученого. Корягин, со