Сибирские огни, 1966, №9

вившей содерж ание рассказа. И основной моральный конфликт, и характеры он взял из жизни, осветив их с покоряющей чело­ вечностью. Писателя занимали живые лю­ ди, а не условные схемы. И сам Иванов, когда поезд увозил его из родного города, увидав бегущих вслед детей, Петрушку и Настю , впервые за много лет испытал не­ ожиданное чувство горячей боли, мгновен­ ного прозрения, щемящего сердечного рас­ каяния. «Он узнал вдруг все, что знал прежде, гораздо точнее и действительней. П реж де он чувствовал жизнь через прегра­ ду самолюбия и собственного интереса, а теперь внезапно коснулся ее обнажившим­ ся сердцем». Возвращение человечности к человеку, пусть и запоздавш ее, тож е имеет цену. А. П латонов верил, что даж е в самых труд­ ных для себя обстоятельствах люди могут и долж ны искать наиболее справедливые в нравственном смысле решения. Однако кри­ тика тех лет учинила грубый «разнос» рас­ сказу,1 писатель надолго замолчал — на этот раз до самой смерти. Сегодня каж ется, что по обостренному нравственному пафосу, драм атизму восприя­ тия жизни и даж е по чисто стилистической манере письма рассказ «Возвращение» соз­ дан не двадцать лет назад, а в наше вре­ мя. Этот «обман зрения» основан на обрат­ ных сближениях. Современная проза воз­ вращ ается ко многим оборванным лини­ ям, в том числе и к платоновской,— восста­ навливает живые элементы, которые со­ держ ались в художественных исканиях предшественников, развивает их традиции дальше. Д раматический и даж е трагический тон характерен для ряда первых послевоенных рассказов. По-своему решена тема возвра­ щения в лирическом очерке А. Т вардовско­ го «В родных местах» (1946). Это рассказ о поездке автора на Смоленщину в первый послевоенный год, зарисовки опустошенного края, в котором на руинах и пепелищах снова начинается жизнь. В лирическом по­ вествовании А. Твардовского передано ощу­ щение «большого времени, предстающего точно в разрезе, со своими слоями». Здесь соединились и воспоминания юности, и раз­ говор о родной земле, какой она запомни­ лась с детства, и совсем еще близкая па­ мять войны со своими приметами и срав­ нениями, и очерк нынешнего дня во всей его нелегкой и неприглаженной правде. «И впечатление разоренности, бедности, голого человеческого горя, оставленного немцами на этом подворье, почти без вся­ ких помех наполнило душу. Оно было тем сильнее и собраннее, что теперь уже были видны первые признаки возрождения ж е­ стоко и дико поломанной и потоптанной жизни». На этих первых признаках возрож ­ дения, трудного, подчас героического по 1 См.: В. Е р м и л о в . Клеветнический рас­ сказ А. П л а т о н о в а,— «Литературная газета», 1947, № 1. усилиям, автор останавливал свое вни­ мание. Едва ли не центральное место в очерке А. Твардовского занимает вставной рассказ о горькой судьбе инвалида войны Михаила Худолеева. Его дочь расстреляли немцы, избу сожгли при отступлении. Вернувшись с войны, Михаил Мартыныч, уж е немоло­ дой, раненый человек, вдвоем с ж еной, без всякой помощи поставил новый дом на: пе­ пелище. Никогда раньше не был он плрт.ни- ком, а нужда заставила, и взялся за топор, каж дое бревно, каж дую доску обтесал свои­ ми руками, поднял, приладил, поставил на свое место. И хоть не слишком нарядный, но стоит дом, и опять начинается в нем жизнь. «И, читая историю этого дома по его венцам,— замечает автор,— я невольно диву даюсь: как ая сила, какое терпение и стойкость духа нужны для того, чтобы, не хвастаясь бедами и еще с нередкой добро­ душной усмешкой над своим рукодельем, справиться с этим сложным, длительным, тяжелым трудом, который выпал человеку после всех мук и трудов на войне, после таких испытаний горя!» Имевш ая глубокие объективные корни в жизни, проза трагического мироощущения не получила достаточно свободного разви­ тия в первые послевоенные годы. Критика тех лет нередко ставила вульгарный знак равенства между трагическим и пессимисти­ ческим восприятием жизни. Этим был нане­ сен большой урон литературе вообще, а «малой» прозе (невозможной без единства настроения) в особенности. Потребовалось почти целое десятилетие, чтобы трагические конфликты и ситуации вернулись в рассказ как проявление всей полноты правды, без которой литература не может по-настоящ е­ му жить и органично развиваться. 2 В 1956 году, на переломе времени, по­ явился рассказ Михаила Шолохова «Судь­ ба человека». Очерковая проза к этому моменту уж е проделала немалую познавательную работу по исследованию современных обществен­ ных отношений, социальных и экономиче­ ских в первую очередь. Оживление мемуар­ но-документального ж анра, со своей сторо­ ны, диктовалось назревшей потребностью в более глубоком и точном взгляде на исто­ рию советского общества — с первых лет революции и до наших дней. Мысли и поиски, развернувшиеся по этим двум направлениям, закономерно сошлись на одном — на судьбе человека современной эпохи в ее важнейших подробностях. Ш и­ рокое гуманистическое осмысление уроков истории требовало нового художественного синтеза, обобщения самого главного в на­ родных судьбах, постановки и решения больших общечеловеческих проблем. На пути к этой цели русский рассказ последнего десятилетия значительно расш и­ рил сферу своих возможностей, свою мыс