Сибирские огни, 1966, №9

были художниками, рожденными револю ­ цией, и она дала им новое, ж изнеутверж да­ ющее мироощущение. Темы их часто т р а ­ гичны, но в самой трагедии очень сильны прежде всего оптимистические мотивы. П а ­ литра их многокрасочна, они словно пер­ выми увидели «в цвете» природу, родных краев, история которых дл я них — что-то до боли свое, не вычитанное из книг, а пере­ шедшее в кровь от отцов и дедов. Н астоящ ие песни родной земле слагал и И ван Ш ухов: «Степь! Родимые, не знавшие ни конца, ни краю просторы. Одинокие ветряки близ пыльных дорог. Неясный, грустно синеющий вдали росчерк березовых перелесков. Горький з а ­ пах обмытой предрассветным дож дем зем ­ ли. Азиатский ветер, пропитанный дымом кизячьих костров. Трубный клич лебедей на рассвете и печальный крик затер яв ­ шегося в вечерней мгле чибиса. О, как д а ­ леко слышна там в предзакатный час з а ­ блудивш аяся в ковыльных просторах про­ голосная девичья песня!.. Дж игитует в родимых просторах ветер, пропитанный солью степных озер и ды хани­ ем далекой пустыни. И плывут, плывут без­ участные к жизни и смерти, кочуют из к рая в край над этой землей легкие, как са, облака...». ын казачьей станицы, И. Ш ухов не мож ет не любоваться удалью , душевным разм ахом , щедрой смелостью своих пред­ ков: «Вдосталь показаковала, поатам анила в этом краю пришлая из Прикаспийских пустынь, с Д она, Волги и Яика казачья вольница. И по полузабытым, лихим и тре­ вожным песням ее можно судить о том, как, бы вало, отгораживались на Горькой линии частоколом, водой и рвами линейные к а за ­ ки от немирных своих соседей; как за к л а ­ ды вали они лет двести тому назад в этих м естах и поныне существующие земляны е крепости, м аяки и редуты. Х аж ивали эти хмельные от вольности ребята на легкий рискованный промысел в глубинную степь... Не гнушались лихие станичники ни индийским серебром, ни ки­ тайской парчой, ни персидскими коврами, ни полоненными ди каркам и со смуглыми лицами». Но вся любовь к родной земле, к род­ ным по крови лю дям не помеш ала писате­ лю сказать — и в этом -то проявилась его худож ническая смелость и свобода, о кото­ рой говорил А. М. Горький,— всю ж естк- кую правду о сибирском казачестве, о за ­ путанных его судьбах, о той роли, которую сы грало оно в дни великих исторических перемен. С глубокой болью рассказал И. Ш ухов о том, к ак потомки вольнолюбов, бунтовавш их против царя, бывших ударным ядром в мужичьих восстаниях Б олотникова, Р ази н а и Пугачева, стали карательным отрядом сам одерж авия, сви­ репо расправлявш им ся со «смутьянами» и «инородцами». Писатель внимательно прослеживает, к ак проявляю тся тщ ательно культивировав­ шиеся политикой царизм а «сословные чер­ ты» казачества: кичливость своим привиле­ гированным положением, презрение к пере­ селенцам, ненависть к казацкой бедноте, холодная ж естокость. Ц аризм у' было вы ­ годно создать легенду о монолитности к а ­ зачества, о единстве его интересов, и эта легенда пережила царизм. Ее использова­ ли в своих злобных целях враги Советской власти в 20-е годы. И большое политиче­ ское значение имел в то время роман И. Ш ухова, который, следуя за ш олохов­ ским «Тихим Доном», нанес этой легенде сильнейший удар. «Горькая линия» нарисовала социальное расслоение казачества, показала, что время крупных исторических перемен разбило его на два непримиримых лагеря, рассказала о том, как приходят к сознанию правды ре­ волюции лучшие люди станицы, такие, как Федор Бушуев, как есаул Стрепетов. Уже в первом своем романе И. Шухов показал себя мастером пластического изоб­ раж ения действительности «силою слова». Ч и тая его, словно смотришь талантливо по­ ставленный спектакль, в реальности геро­ ев которого невозможно усомниться. Это не повседневный быт, а бытие, взятое в его напряж еннейших взлетах. Эта «зрелищ ­ н ость»— одна из самых характерны х черт творческой манеры писателя. Вряд ли смож ет кто забы ть финал «Не­ нависти»: въезж ающ ий в хутор Арлагуль трактор без водителя — за рычаги его з а ­ цепилось и трепещет на ветру «алое пла­ мя» косынки убитой кулакам и тракторист­ ки. Или ту сцену ром ана, когда умный враг колхозов Епифан Окатов, лицемерно отре­ каясь от своего прошлого, взбирается на колокольню и потрясает оттуда рваной ста­ рой галошей: «Уподобляю ее теперь публич­ но всей моей неразумной и, прямо скаж ем , вредной в прошлом жизни». Поэтика Ш ухова с ее яркой образно­ стью, нередким гиперболизмом и пренебре­ жением к натуралистической «точности» не раз вы зы вала нападки критики. С молодым задором отвечал на них писатель: «Обви­ нений ж е критики в чрезмерной перегру­ ж енности языка зачастую надуманными эпитетами принять не могу, ибо кто меня мож ет убедить в том, что «синие сны озер»— плохо, если это на самом деле хо­ рошо. Трудно объяснить эту строчку, прос­ то невозможно. Н адо поехать в Акмолин­ скую степь и поглядеть в знойный полдень на эти озера». «Ненависть» была активнейшим втор­ жением писателя в самую гущу современ­ ности. К оллективизация в казахстанских степях была в самом разгаре, когда в «Ок­ тябре» начал печататься роман. Это был р а ­ порт с поля боя, и, разум еется, невозможно требовать от него спокойствия и беспри­ страстной объективности. Книга помогала многочисленным Ф ешкам и Ром анам в их яростной борьбе за установление справед­ ливой жизни, и, конечно, писатель был при