Сибирские огни, 1966, №9
Италия показывает туристам историю. Италия гордится своей историей — историей развития искусства. А современную жизнь туристы наблюдают сами. Правда, в этом им никто не содействует: ни гиды, ни пере водчики. Содействуют разве только случай ные встречные и прохожие, которые сами тянутся к русским. За границей острее чув ствуешь, до чего приветливы, доверчивы и сердечны наши советские люди. К а р а н д а ш Далеко внизу трепетала в зареве за к а та лента Тибра. Мрачные, грузные вблизи, здания казались отсюда белокаменными и стройными. Среди них выделялись разва лины Колизея, задумчивые, овеянные вет рами веков... А вблизи на них страшно смотреть: воображение наполняет их кри ком толпы, ж аждущ ей кровавых зрелищ. В стенах Колизея вспоминаешь: его арену посыпали песком, чтобы лучше впитывалась кровь гладиаторов. Последний луч солнца цеплялся за ку пол собора святого Петра, скользил по зна менитой колоннаде фигур над ватиканскими стенами. Его отблески, вероятно, падали сейчас на прекрасные скульптуры, полотна, гобелены, которые много веков подряд вол нуют умы и сердца... Мы молчали, взволнованные. Кто-то ска зал задумчиво: — Рим... И сразу другой голос повторил напевно, по-итальянски: — Рома... Мы оглянулись. Пожилой человек улы бался нам, благодарный за минуту взвол нованного молчания над его Римом. Он не знал, кто мы. Просто видел: туристы. Мы не знали, кто он. Просто видели: хороший человек. Потому что понять наше состоя ние и вот так улыбаться в ответ мог-толь ко хороший человек. Кто-то из наших протянул ему значок с крошечным красным Кремлем. — Советский Союз,— сказал он по- итальянски. Мы подтвердили по-русски: Советский Союз. И тут он произнес слово, которое зву чит одинаково на всех языках: — Коммунист. И указал на себя. Потом, боясь, что мы не поверим, торопливо полез в карман и достал плотную карточку, на которой изо бражен мускулистый рабочий, разбивающий молотом цепи на земном шаре. Мы и без того поверили Франческо Лон- го, что он — коммунист. Но он медленно, чтобы мы поняли, сначала по-английски, потом по-немецки, рассказал, что в Комму нистической партии Италии он с 1921 года, что пережил страшную пору фашизма, от которой до сих пор остался и стоит как ни в чем не бывало в Риме обелиск Муссо лини. Когда после рукопожатий, расспросов и с трудом подыскиваемых слов выяснилось, что он и я — журналисты, Франческо Лон- го подарил мне свой, видавший виды, ка рандаш... Сейчас этот карандаш лежит передо мной, потертый и молчаливый. У него сов сем маленькое мягкое сердечко. Сердечко сносилось, отработало свое. Но остались написанные им слова. Остались мысли. Я не читала этих слов, о мыслях лишь догады ваюсь. Но уверена — это добрые слова. Уверена — это смелые мысли. Мне бы хотелось больше узнать о судь бе моего итальянского коллеги. Но тогда нас ж дал автобус. И видя, что шофер по сматривает на часы, Франческо Лонго спе шил поговорить о главном. А главным, по его мнению, было то, что Коммунистиче ская партия Советского Союза идет нелег ким, но правильным путем. Спускались сумерки, когда мы проща лись с нашим новым другом. Автобус тя жело разворачивался, увозя нас от челове ка с крепко сжатыми над головой руками. Вот так же, сжав руки, взмахнул молотом рабочий на плотной карточке, что хранит у сердца Франческо Лонго. В переулке Моргутта В переулке Моргутта, недалеко от на шего тихого отеля, начинался шумный бо гемный вечер. Мальчик лет семи, поднявшись на носки, отчаянно прибивал к стене дома свое про изведение— желтый корабль в синем кос мосе. Тут же на корточках сидели его приятели постарше, предлагая свои карти ны. Под каждой из картинок — цена: 100—200 лир. Деловые мальчики! Встречая посетителей, они улыбаются и указывают на цену: купите, мол, синьор, ведь всего ни чего стоит... На автомобилях — искусно сделанные игрушки и закрывающие их крупные цены на первом плане. А дальше — бесконечные ряды живописи на серых стенах домов. Вот стройные ножки на модных каблуках и рядом — лицо молодой девушки с удив ленным взглядом. Пожалуй, это символ юности. Цвета — розовый и коричневый. Юность красива и тем, что здорова. К ар тину написал убеленный сединами старик, тут же сидящий на складном стуле. Может быть, эта к а р т и н а— его тоска по молодо сти?.. А вот и сама молодость. В жизни. В кру жок уселись, заняв узкий проход в переул ке, молодые люди, крутят модные пластин ки. Взлохмаченная девушка держит на ко ленях проигрыватель. На их картинах — ядовито кричащие цвета, бессмысленные из гибы линий... Вряд ли о такой молодости тосковал, создавая свою картину, их сосед по выстав к е — седой усталый старик. В его пред
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2