Сибирские огни, 1966, №9

погибла Пунга, пережила трудное время. Ленинградцам, правда, пришлось поделиться с «союзниками» запасами своих продуктов. И, конечно, в этом смысле было туговато. Но все-таки люди жили и работали, а на ночных островках даж е звучала музыка... Вскоре «северная Венеция» подняла к небу первые вышки своих буровых. В тот день, когда я прилетела на Пунгу, Уриха там не было, он уехал в один из рабочих отрядов. В городке еще не построили ни общежития, ни гостиницы, и вообще «с жильем было туго. К аждый день приезжали все новые группы рабочих, и разм ещ а­ ли их пока где придется и как придется... Мне предложили самое лучшее, что можно было придумать в тех условиях: нижнюю полку в вагончике, где жил прораб Иван •Людвигович Шимкус. Одну половину этого вагончика занимал сварщик с семьей, а во второй было нечто вроде гостиницы. Таким образом, я очутилась в обществе двух мужчин — прораба и повара дяди Миши, который якобы занимал верхнюю полку. Впрочем, я заснула, так и не дождавшись их. А ночью, часу во втором или третьем, проснулась. В вагончике было очень светло. Я посмотрела в окно. Весь городок — небо, крыши, елка в середине квадрата •казались молочными. И более всего поражали в этой красоте прямые дымки над в а­ гончиками. Они были белыми, но изнутри, у крыш — подсвечены блеском искр и огня. И в морозном мареве ночи эти струи поднимались прямо к луне. Я не удерж алась и, нащупав под подушкой фотоаппарат, вышла извагончика. Городок спал, ни в одном окне не было света, и в этой тишине дыхание белых дым- ков казалось совсем живым. Отсняв пленку и уже возвращаясь обратно, я неожиданно споткнулась и упала. Но, спасая объектив, уперлась рукой о что-то острое. Стало очень больно, из ладони хлынула кровь. Оказывается, я распорола ее гвоздем. Рана была глубокой, во всю л а ­ донь. Ничего не скажешь — деятельность моя в столь романтическом месте, как Пун­ га, начиналась прямо как в героической д р а м е — с «пролития крови»... Было не столько больно, сколько непонятно — как же быть дальше... Я не придумала ничего умнее, как вернуться в вагончик. Нужен был бинт, йод, и, наверно, все это где-то было. Но где, как найти в совершенно чужом месте, ночью?.. Тогда я нащупала выключатель и заж гла свет. Н а полках спали двое мужчин — веро­ ятно, прораб и повар, сдали крепко, и ничего не слышали. Правда, я попробовала по­ трясти за ногу человека, что спал внизу, но тщетно... З а то тот, который спал на верх­ ней полке, вдруг сам проснулся. Он открыл глаза, и, ничего не понимая, уставился на меня. Через секунду, не говоря ни слова, не спрашивая ни о чем, спрыгнул и, схва­ тив мою руку, начал трясти ее кистью вверх. Когда струя крови ослабла, он достал йод, бинты и забинтовал ладонь. Руки у него были большие, сильные и удивительно ■ осторожные. Потом спросил: — Больно? Я попыталась его заверить, что не больно. Но он мне, видимо, не поверил. — Вам надо сейчас же уснуть. Тогда все пройдет... И так к ак я ему не ответила, он уточнил: — А спать можете? — Не знаю. Тогда он подошел ближе, взял в свою широкую ладонь мою забинтованную ру­ ку и потихонечку сказал: — У кошки боли, у собаки боли, а вот здесь заживи... Я с удивлением смотрела то на свою руку, то на этого немолодого человека, который нашел такие нужные слова и вложил в них столько тепла, что, право, боль вдруг начала утихать... А утром узнала, что в вагончике прораба ночевал не повар дядя Миша, а на­ чальник участка — Борис Борисович Урих. Он поздно вернулся с трассы, и оказалось, что его жилье занято прилетевшими в тот день сварщиками. И начальник пошел но­ чевать в «гостиницу»... Здесь и состоялось наше знакомство. И когда я потом пода*