Сибирские огни, 1966, №8

Иван Ветвугин КОВРЫ Перекрывая детский гам и гул трамвая, ракетка пляшет по коврам, пыль выбивая. Ракетка пляшет по коврам почти с рассвета. Видать, мила мужским рукам работка эта. Как будто взрывы — бух, бух! — гремят часами. Клубится пыль, взлетает пух над тополями. Старушки шепчутся в тени: — Ах, молодчина! Один на тыщу в наши дни такой мужчина... Мужчина переводит дух,— должно, устал он. И снова — бух! бух! бух! над всем кварталом. И снова — бух! бух! бух! — все чаще, чаще. Но вот рванулся с неба вдруг раскат свистящий. И потный, красный от жары и напряженья, забыл мужчина про ковры в одно мгновенье. Споткнулась в воздухе рука, как плеть, упала. Глаза вцепились в облака с каемкой алой, скользнули в солнечный просвет, где так знакомо бежит, курчавясь, белый след от вихря-грома. О, скорости, когда вокруг струится небо, а из турбин летящий звук клубится немо! Лишь за спинок), миг спустя, в тумане мглистом он станет, голос обретя, железным свистом. От крыльев, скошенных назад, нет тени даж е. Стремительнее — только взгляд да годы наши. Но взгляд теряет остроту, а годы — старят и, отнимая высоту, на землю ставят. Конечно, друг слова найдет для утешенья. Но прерван возрастом полет — нет продолженья. Старушки шепчутся в тени: — Ах, молодчина... Глядят почтительно они, как он, мужчина, вновь наклонился над ковром в цветах и клетках и торопливо, как крылом, взмахнул ракеткой. И снова — бух! бух! бух! и зло, и слепо. Клубится пыль, летает пух... А сверху — небо.