Сибирские огни, 1966, №8
даже оборачивался несколько раз озадаченный — не творят ли они чего тайком? Нет, все трое сидели подперевшись руками и уставившись на доску. Правда, вид отсутствующий, нездешний, но за это из класса не по гонишь. И физик лишь прикрикнул: — Эй, голубые! Слушать внимательно. На следующем уроке буду спрашивать новый материал. Женька толкнул Малышка ногой, и они настроились слушать учи теля, а Глобус так и не очнулся. Толя тоже попусту сидел в классе. Ничего он не слышал и не видел. Все думал. И чем больше думал, тем мрачнее на душе становилось. А тут еще Маруська Черепанова выползла на последней перемене и, по глядев по сторонам, предупредила: — Толька, у Паралитика ножик! Во-острый!..—И исчезла Маруська, ну прямо на глазах сгинула, как будто нечистая сила из болота выныр нула и в хлябь снова провалилась, а слова «Ножик вострый» оставила. «Ну, шпионка! Ну, шпионка задрыганная! Наподдаю я тебе когда- то!» — сердился Толя, хотя твердо знал, что наподдавать Маруське не сможет, он был к ней по непонятному привязан. После уроков Толя вышел из школы со «своими ребятами». Крыльцо школы замело белым снегом. Улицы замело. Дома замело. Все замело. Снова вернулась зима. И лишь на взгорках были видны, зализанные ветром, темные проталины, не закрытые переновой, да над карнизами крыш виселй обломанными клыками сосульки — жалкое напоминание о приходившей не ко времени весне. Толя попросил ребят оставить ему обед и долго бродил по городу. Миновал центральную улицу, жилые дома, пролез в дыру деревянного забора на биржу и меж штабелей потащился по заметам, прочерченным конскими санями. Сейчас только кони и могут ездить по бирже и горо ду, а машины будут стоять до расчистки улиц. Пробрало Толю ветром сквозь пальто. В тепло захотелось. Больше всего тепла было в кочегарке у Ибрагима. — A-а, прибежал! Кущить хочишь? — Хочу, дядя Ибрагим. — Сэйчас, сэйчас, кипяток будит, хлеб будит, сахар будит. Этот гайка повар-р-рачиваим, иии... на тебе кипяток! Ибрагим, точно фокусник, из-за спины выкинул кружку с кипятком, подал кусок хлеба, сыпанул горсть сахару в кружку. Оставшиеся кру пицы стряхнул с ладони себе в рот и принялся шуровать в топке. На шее и потном лице его рябели крошки коры.— Денги как? — спросил Ибра гим, утираясь тряпицей, повешанной на вентиль котла. Спросил не обо рачиваясь, едва слышно. Толя дул в кружку, медлил с ответом. Ибрагим, нацелясь длинным чурбаком в печку, ждал. — Денег осталось мало, дядя Ибрагим. Ух! — бухнул полено в печку Ибрагим так, что поднялся столб искр и в зевастое отверстие шибануло дымом. Ибрагим бросил в притвор котла тяжелую чугунную дверцу и засверкал глазами из сумрака коче гарки, словно леший: — Канпэт жрали-! Папиросы курили! Вина, можит, пили?! Толя наклонил голову, отставил кружку: — Пили. — Вот! — подпрыгнул Ибрагим и хлопнул кожаными рукавицами, будто выстрелил:— К ап к а с— разбуйник! Ты — разбуйник! Кынжал нэт, суравна разбуйник!.. Ибрагим еще долго бушевал, кидая поленья в топку, гремел лопа
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2