Сибирские огни, 1966, №8

подает свой голос и становится впереди всех, зная, что отныне он ответ­ ственный не только за себя, хотя было бы, конечно, удобней, лучше и спокойней, если б вперед вышел кто-то другой и заслонил бы тебя своей спиною. — Ладно, Толька, ты не сердись,—потупился Глобус.— Я хотел, как лучше. Мне.. Мне очень жалко ту женщину. И Аркашку с Наташкой... Глобус отвернулся.— Может оттого, что мои папа и мама тоже... Все тяжело помолчали. — На урок нам надо,— несмело подал голос Женька.— Звонок был. А у нас Изжога. Напишет, падла, записку Варьянычу. — Мне тоже надо,— грубо сказал Толя.— Я тоже учащийся, нужно вам з ам е ти т ь !— съехидничал он, повторяя слова одной учительницы. Как всегда, обидев кого-то, он тут же поправлялся и все тем же грубым тоном, но уже с заметной помягчалостью прибавил: — Рисковать, братва, боязно. А что, если возьмут вместе с остатком, с триста рубля- ми-то, и нас?! Нас возьмут и раззяву-кассиршу не выпустят? — Ой, Изжога в класс прошел! — Женька аж затанцевал на месте. Как видно, отношения с учителем физики у него были не очень отрегу­ лированы. — Ладно, дуйте! — разрешил Толя. И ребятишки рванули с места в карьер.— Думайте! Ноздрей мух не ловите! — крикнул Толя, направля­ ясь в свой класс, но мальчишки его уже не слышали. Приоткрыв щелоч­ ку в класс, Малышок (его просунули вперед, как личность, способную вызвать сострадание) жалостным голоском спросил: — Можно, Терентий Афанасьевич? Учитель, на то он и был «Изжога», выдержал продолжительную паузу и спросил, пройдясь взглядом по всем троим: — Накурились? — Не-е... Хоть понюхайте. Дыхнуть можем. — Еще мне этого не хватало? Обнюхивать вас! — пренебрежитель­ но фыркнул физик и приказал:— Марш на место! Ребята с облегчением по возможности тихо расселись за парты. Фи­ зик метался у доски, вдохновенно объясняя новый материал, размаши­ сто чертил мелом, рассыпал цифры по доске. Он любил свой предмет, но ребята не любили учителя за желчность и какую-то голодную не­ приязнь ко всему маленькому народу, а возможно, и к большому. Совсем уж терпеть его не могли курильщики. В свободное от уроков время Изжога перед переменой прятался в уборной за дверью. Дождет­ ся, когда, и без того проклятый законом и преследуемый всем взрослым населением мира, курец школьного возраста зажжет папиросу,— цап его за руку и ведет с горящей папиросой, а чаще всего с бычком, подня­ том на дороге, в учительскую. Ну, вел бы и вел, на то он и учитель. Так нет ведь — на лице Изжоги в этот момент такое выражение, будто он ку­ ропатку в силок заловил или повидла сладкого наелся. А уж в учитель­ ской он так обличал и срамил изловленного курильщика, что тот с горя, а может, из чувства протеста, начинал курить еще больше и так, чтоб Изжога его видел, а поймать не мог, например, у кинотеатра, где всег­ да можно скрыться в толпе единомышленников. Особенные нелады у этого учителя были, конечно, с детдомовцами, публикой непослушной и почти сплошь балующейся табаком. Редкий урок не выдворял он из класса кого-нибудь из «голубых». Ребята не сразу узнали, что так именовал их Изжога в честь како­ го-то атамана Голубого, возглавлявшего недобитую банду и впоследст­ вии шлепнутого красноармейцами. Но на этом уроке «голубые» вели себя удивительно смирно. Физик