Сибирские огни, 1966, №8
Да, все это прекрасно: дом, комнаты и так далее. Но нужно идти, куда пошел. Нужно! Необходимо! Толя убрал кии с биллиарда, прислонил их к подоконнику, шарики ладонями в треугольник согнал, прислушался — кошка на кухне орет. I юшел, выпустил кошку, хотел ее погладить, пошептаться с ней, но кошка в детдоме пуганая — прыжком ушла в темный угол. Все-таки надо идти. Тихо как. И никого нет. Никого. На цыпочках прокрался Толя в раздевалку. Западня на чердак в раздевалке. Он приподнял ее, подождал, пока осыплется земля и опилки. Придерживая западню, проскользнул в темную, дующую холодом, дыру, На чердаке завывало. По стропилам снова прочеркнуло полосами сне га. В трубах гудело. Пахло пылью и Зинкиным истлевшим добром, рас киданным по всему чердаку. Нога наткнулась на что-то мягкое. Толя отпрянул в сторону, зачиркал спичками. Огонек заколебался, подпрыг нул и погас. Под ногами старый олений сокуй, изрезанный ребятами на жошки и разную другую потребу: новогодние бороды, усы деду-морозу, хвост лисе, уши волку — мех везде нужен, вот и разодрали сокуй. Еще зажег спичку Толя. Вот она, труба, которая требуется. Он на ощупь пошел к ней, на ощупь же нашарил и кирпич, тот, за которым сверток. Но прежде чем решиться вынуть кирпич и перепрятать деньги, сделать перетырку, как говорят ребята, Толя присел на холодную слегу, сгорбился, задумался. Прабабушка Анатолия опять явилась. Заслонился ею ненадолго Толя. Вспоминал, как всю ораву Мазовых выселили из 'большого дома, и они жили у каких-то родственников. А его все тянуло лочему-то к старому дому. Однажды он забрел в огород, спускающийся задним пряслом к заросшему дудкой, жалицей и краснолистым щавель ником яру. В огороде было убрано, и оттого он казался необычайно простор ным. На межах через силу бодрился чертополох, соря пушистое семя, жабрей звенел сухими колючками, и репейник липучий цеплялся за штаны. На репейнике висели пестренькие щеглы. В бороздах между гряд белело. Капустные кочерыжки с одним-двумя листами были все в инее. В углу огорода баня, до дернового верха захлестнутая бурьяном. Он а темнела зевом распахнутой в предбаннике двери. Толя пошел к бане по хрустящей от ледка борозде и увидел хилую морковную прядку в земле. Морковь вытягивали наспех, за космы, и не вся она выдернулась. Толя покопался в холодной земле, уже схваченной корочкой, и вынул потную морковку с бледным хвостиком. Почему-то мальчишка так обрадовался ей, что сейчас же откусил сморщенный конец морковки, в заусеницах которой темнели полоски земли. Морковка о к а залась до того студеной, что заломило зубы. Тут, на огороде, и сыскала Толю прабабушка Антонина. Она вытер ла морковку передником, выдавила мальчишке нос, погрела дыхом его руки. Мальчик обнаружил, что по блеклому лицу прабабушки из несо- старившихся, чистых глаз как-то сами собой катились слезы, катились на шею, на тужурку, катились кругло, как сок из подрубленной березы. Толя взял и тоже заплакал. — Ну а ты-то чего ревешь? — спросила прабабушка Антонина.— Я родное гнездо обревливаю. Твое гнездо другое будет. Дай бог, не т а кое, где люди людей изводят, где грыжу да надсаду добывают... Она открыла дверь в баню, посреди которой стояла шайка с мыль ной водой, з абрала с окошка лампу без стекла, серо-коричневый обмы вок, приперла дверь предбанника стяжком, и они побрели с осеннего, ровно бы состарившегося огорода... '
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2