Сибирские огни, 1966, №8

У Ибрагима умерли в сушилке все родные. Он остался один. Остал­ ся потому, что был молодой, очень молодой, белозубый, подвижный. И еще потому, что первые зимы работал кочегаром в столовой. Теперь он живет в общежитии. Зубы белые его давно выпали от цынги,— и сколь­ ко ему лет трудно сказать. Может, двадцать, а может, сорок. Лицо Ибрагима испеклось в кочегарке. Разговаривать ему не с кем. В обще­ житии много русских парней и девушек, а карачаевец он один, и, кроме того, все его считают гораздо старше себя, и потому он живет на особин- ку, как те мужики и старики, коим доводится мыкать дни свои в молодеж­ ных общежитиях. Потому Ибрагим радуется безмерно, когда к нему з а ­ ходит Толя. Он считает мальчишку своим человеком. Всегда угощает его. Ибрагим любит угощать и разговаривать. Пачиму такой гурусный? Веселый всегда,, теперь гурусный?Мо- жит, болизн? Можит, тоскуешь родину? Я весной тоскую родину. — Что такое родина, дядя Ибрагим? — Родина? Родина — где родился. Понятно говорю? Понятно, дядя Ибрагим. А где ты родился, дядя Ибрагим? — Толе, конечно, заранее известен ответ, но Ибрагиму так приятно гово­ рить на эту тему. — Капкас родился. — Я знаю Кавказ. По географии проходили. — Шту география? Шту география? — задумчиво протянул Ибр а ­ гим и уставился в топку на бушующий огонь.— Шту можит знать геогра­ фия про Капкас? Ты куший, куший, Толя. — А это верно, дядя Ибрагим, будто у вас там все ходят с кинжа­ лами и режут кого попадя? Ибрагим ответил не сразу, постоял, глядя на пламя, шарахающееся в яростной утробе топки: — Кто режит, кто землю пашит, кукурузу убираит, овцы пасет. У меня кынжал не был, суравна, сказали — резал и однову брат — одну сторону, меня, отсы, мать — другу сторону. Ты ешь, Толя, куший. Пачи­ му мало ходишь? Я тебе серцем привет даю...— он приложил руку к груди, но тут же смешался:— У меня весело — огонь. Много огонь, правда? — Правда, на огонь глядишь, и думать хочется, да? — Да, Толя, думать. Я много думаю. Капкас думаю. Ты о чем? — Я? — Толя закусил губу, тоже уставился на огонь и так, не отры­ вая взгляда от пламени, тихим голосом, как будто говорил с огнем, рас ­ сказал все. Ибрагим загремел лопатой, дрова принялся швырять в печку. — Ах, разбуйнык! Без кынжала рэзали человека! Дети где? Тебе шту директур гаварил? Деньги отдавайте милисыю. Отдайте жизн тому женщина! Мало им слез! Мало им горя! Беги! Ибрагим лопатой можит. Толя выскочил из кочегарки и помчался во весь дух с биржи. Никог­ да он еще не видел Ибрагима таким, и никогда еще не уходил он от него с такой тяжестью на душе, а наоборот, бывало всегда светло и сладост­ но-грустно после посещения кочегарки, где много огня, много своего к а ­ кого-то таинственного и душного уюта, где котел казался огромным, усмиренным змеем Горынычем, в пасть которого дядя Ибрагим толкал и толкал деревянную пищу. Детдом уже спал. Толя осторожно пробрался в четвертую комнату. В ней сделалось как будто теснее. Он осмотрелся и обнаружил рядом со своей кроватью еще одну кровать. Подошел ближе. На кровати спали Аркаша и Наташа. Он приподнял на них одеяло, простынь— пятна на простыни не было,— не успели подлить ребятишкам чаю. Это первая, самая легкая «обновилка»: налить чаю и дразнить мокрухою.