Сибирские огни, 1966, №8

в Заполярье, они не заигрывали с ранней весной. Они терпеливо ждали весну, настоящего тепла. И птиц перелетных не было — первый признак того, что зима побалуется, побалуется и выдохнет: «Ш-ш-ша!» И поне­ сет снег, и упрячет за ночь все, что успела сделать весна за месяц. Д а и какая это весна! Баловство одно! Баловство. Ничего хорошего от него нет. Вон в детдоме появились новички. Ну и что же? Разве мало пришло новичков с тех пор, как Толя оказался здесь? Почти все пришли при нем. И обжились, и называют д о ­ мом. Но те все пришли, как им полагается. Кто-то осиротил их или же волей судьбы они сделались сиротами. А эти... Девочка и мальчик. Брат и сестра. Они жили где-то с матерью, и вот. Зачем же так получилось? Из-за денег. Из-за восьмисот руб­ лей. Трое людей, три человека живьем страдают. А сколько осталось денег? Водку пили. Конфеты ели, шоколадные. Папиросы курили, «Каз­ бек». И за все эти штуки кто-то расплачивается: трудом, тюрьмой, слеза­ ми. Да-а, а казалось все просто: взяли денежки и веселись себе, гужуйся. Вечерело. Солнце затуманилось в небе. Вокруг него пеленался ту­ ман. Проталины испуганно парили. Лес молчал. Птиц не было. Они еще не прилетели. Птицы знают, когда им надо прилетать. Они зря ничего не делают. У них жизнь веселая, но серьезная. Они не балуются. Нет, сегодня и в лесу не было покоя. Толя пошел, а потом побежал из леса на биржу. Бродил меж штабелей, свернул к лесозаводу и долго стоял наблюдая, как пилорама взлетала и опускалась, распарывая де­ ревья, подъезжающие к ней на транспортере. Медленно подъезжает бревно, неохотно. Нервно подрагивая, проходит оно без остановки сквозь пилы. Доится струя в несколько ниток, и внизу поднимается сдобная желтая груда опилок. Вот и все. Бревно как будто расчерчено толстыми карандашами, и от него отваливаются длинными, пшеничными ломтями горбыли, катятся по мерзлым желобам вниз. Под горбылями обознача­ ются в золотых прожилках шершавые плахи, и едут они на транспорте­ ре дальше, в длинные, насквозь пропитанные деревом и продутые ветром цеха. Там их сортируют баграми и крюками туда-сюда и распределяют по участкам биржи. А на бирже — в штабеля. Это и есть та самая «про­ дукция», ради которой из-за моря-океана приходят в Краесветск ино­ странные и наши корабли. Говорят, за вес такой доски иностранцы дают нам такой же вес сахару или еще чего. Вес на вес. Толя этому верит. И все ребята верят, потому что зовут краесветский пиломатериал золо­ тым. Один раз Толя сам видел, как старый бракер на морпричалах по­ гладил рукою пачку досок, поднимающуюся на иностранный корабль, и прищелкнул языком: «Земляница — не доска! — И со вздохом пошу­ ти л :— Сам бы ел, да деньги надо!» Как erq пилят, как он получается, этот пиломатериал, можно смот­ реть часами. Но смотреть уже было невмоготу. Замерз Толя. Подался в кочегарку к карачаевцу Ибрагиму, который жил когда-то в сушилке и помогал вытаскивать мертвого прадеда. Звали карачаевца не Ибраги­ мом, а как-то по-другому, но всех кавказцев почему-то кличут Ибраги­ мами, так же как русских Иванами. И люди настолько привыкают к этому, что порой забывают собственное имя. Ибрагим его тоже забыл. И когда кассир выкликал его во время получки: Акбар Мамед оглы М а ­ медов, он даже и к окошку не сразу шел, полагая, что кричат кого-то другого. — А, Толя! — улыбнулся Ибрагим беззубым ртом.— Как живешь, дарагуй! Садысь катлу. У меня здесь Капкас! Кушить хочишь? Хлеб есть, сахар есть. Кипяток берем катла. Повор-р-рачиваим эта гайка, и вода гар-р-рачий — пажалста!1