Сибирские огни, 1966, №8
ратор, и грехи мои соответственны моей ничтожной персоне: слушал, спо собствовал, заблуждался , хотел российскую казну украсть. Служил ко му? Если прямо говорить — врагам своего народа. Способствовал чему? Кроволитию на своей земле и, как это ни ужасно, в конечном счете, си ротству». Он искупает свою вину! Чудесно, чудесно! Разве виновен сын Све- тозара Семеновича в том, что он сын этого, а не другого человека? Глупо и вопрос-то ставить так. Глупо и жестоко! Однако ж вопроса такого могут и не ставить и не спрашивать ни о чем. О-о, кто-кто, а он,. Валериан Иванович Репнин, хорошо знает людей, которым все совер шенно ясно на этом неспокойном свете: есть свои и чужие, друзья и вра ги, люди с кристальной биографией и с подмоченной. С подмоченной. Трудно человеку с подмоченной. Д аж е если сам он ее не подмачивал, все равно трудно. И он, Валериан Иванович Репнин, человек с «подмоченной», сделает все, чтоб мальчишка этот, его воспи танник и судья, вышел в свет с кристальной биографией. Поздней ночью Валериан Иванович сел к столу, обмакнул перо в непроливашку, помедлил и стал писать: «Глубокоуважаемый Светозар Семенович! Действительно в нашем доме проживает ваш сын. Он растет хоро шим парнем. Больше я вам ничего о нем не напишу, чтобы не травми ровать вас. Вам и без того...» «Ишь, ведь сочувствие слюнявое и старомодное так и лезет из меня! Р а зв е это человеку нужно?» Репнин скомкал листок, бросил к печке, и на другом листке побежали торопливые буквы. Перо спотыкалось о бу магу: «Уважаемый Светозар Семенович! Предчувствие Вас не обмануло. Да, в нашем доме живет Ваш сын. Но прошу Вас больше никогда не напоминать о себе. Так будет лучше. Сочувствую вам, сожалею, что усугубил Вашу и без того горькую судь бу. Д ел аю это ради Вашего же сына. С глубоким, искренним почтением — Репнин, заведующий Краесветским детдомом». Все. Опять проскользнуло это самое сочувствие, но, видно, уж ни чего с ним не поделать. Валериан Иванович запечатал письмо в конверт, написал адрес, в котором номеров и цифр было больше, чем слов, и, что бы не раздумать, не спасовать, среди ночи отправился к ближайшему почтовому ящику, опустил письмо. Потом брел не зная куда. Возвращаться в детдом не хотелось. И встречаться с ребятами, особенно с Толей, тоже не хотелось. Чувство вины перед мальчишкой не проходило, а наоборот, усиливалось. Ощуще ние у него было такое, будто он предал всех ребят, город этот и себя тоже. «Так надо... так надо... так лучше...» — утешал он себя, но от этого легче не становилось. Время, годы могли опровергнуть его сомнения, и судить о поступке Репнина придется уже Толе, если он узнает когда-нибудь о письмах и о том, что сделал с ними заведующий детдомом. «Пусть жизнь рассудит нас,— подумал Валериан Иванович,— и люди пусть рассудят...» * * * Все это было уже давненько. В библиотеке «Севморпути» Толя стал совершенно своим человеком, и ему давали книжки д аже из какого-то «особого» фонда.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2