Сибирские огни, 1966, №8

ству так, как велела мне честь и совесть русского офицера! Между про­ чим, среди них были Лермонтов, Пржевальский, Раевский, Кутузов, Су­ воров. А кто вы такой? По какому праву здесь, на моей земле распоря­ жаетесь!.» Тогда было проще. Следователь был напорист, горласт и малообра­ зован. Валериан Иванович тоже был еще сравнительно молод, хотел к р а ­ сивой смерти и потому геройствовал, доводил до исступления следова- теля-юнца своей образованностью и высокомерием. Д а , там все было проще. А здесь вот чего сказать? Как ответить этому мальчишке на вопрос? Парнишке-то этому покамест все ясно. Есть красные и белые. Свои и чужие. Он видел их в кино. Белые — в окопах по ту сторону, к р а сны е—? по эту. Белые стреляют из пушек, а красные с гиком летят на конях № рубят беляков нещадно к великому удовольствию зрительного зала. За все это Валериан Иванович уже расплатился и должен еще расплачи­ ваться страданиями, может быть до самой смерти. И он не может; не имеет права заставить страдать этого мальчишку. Хватит и того, что с ним было. Но как он убережет его? Что все-таки скажет ему? — Чего ж ты стоишь? Сядь. Тяжело на костылях.— Валериан И в а ­ нович подвинул Толе табуретку, а сам отвернулся к окну:— Д а , я дей­ ствительно служил в царской армии. Воевал,— поправился он.— Снача­ ла с немцами воевал. А потом...— Услышав свой голос, Валериан Ивано ­ вич вдруг понял, что он оправдывается, мямлит, и его передернуло. Почему, собственно, он должен оправдываться перед этим парнишкой? И перед всеми остальными детьми? Он заволновался, зашагал по комнате этим своим странным воен­ ным шагом, на который переходил всегда, когда нервничал. Скосил взгляд на Толю. Парнишка сидел убитый, низко опустив голову. Гово­ рить ему сейчас что-нибудь было бесполезно — парнишка услышал глав­ ное: человек, к которому он успел привязаться, оказался беляком! — Не все офицеры, Анатолий, вешали и пороли людей шомполами. Между ними, как и между прочими людьми, тоже есть разница. Когда- нибудь ты разберешься в этом. А сейчас оставь меня, пожалуйста... Толя поднялся, утвердился на костылях, взялся за скобу, но не уходил. — Да , одну минуту! — Валериан Иванович выдвинул столешницу и торопливо сунул под бумаги письма Толиного отца — забыл, что они л е ­ ж а т сверху.— На вот,— вынул он из стола и протянул Толе десять рублей. Толя не сразу взял деньги. Он стоял на костылях, упрямо потупив­ шись, потом все-таки пересилил себя и, чуть слышно сказав «спасибо», засунул деньги в карман. Уходил он, как побитый, скрипя новыми, еще не притертыми косты­ лями. У него на шее отросла косичка — в больнице, видно, не стригли, и меж лопаток, приподнятых костылями, провалилась ситцевая рубаха. Валериан Иванович едва удержался, чтоб не погладить эту худую и по­ чему-то усталую спину. И еще Валериан Иванович почему-то подумал, что Толя, наверное, на отца мало похож, уж очень нервен, порывист, а отец из-за имени ли, из-за склада ли письма представлялся Репнину человеком степенным, рассудительным и мягким. Валериану Ивановичу боязно было оставаться одному, и он словно гнался за мальчишкой, ста­ рался думать о нем, только о нем. А Толя спрятался в раздевалке и долго сидел там на подоконнике, ковыряя ногтем замазку, чувствуя себя в чем-то виноватым и не пони­ мая в чем. Прислушался, соскочил с подоконника, вышел в. коридор. Н а