Сибирские огни, 1966, №8

семью, что же одна-то, да еще на чужой стороне сделает она? Хоть бы молодуха Серафима, Толина мать, была живая, но она взяла и убралась на тот свет. Не пережила беды, слабая здоровьем была, да и Светозара шибко любила. К морозам сушилку утеплили, сделав завалинку высокую, проруби­ ли окна, и к подоконникам фартуки с опилом приладили, чтоб не выдува­ ло тепло. Внутри сушилку разделили кое-где заборками. Зимой пошла по городу чужая, неслыханная боле знь— цинга. Бы ­ стро переводилась семья Мазовых. Первой умерла Евдокия, не от цинги умерла. Ходила она в город за продуктами, заблудилась в пургу и з а ­ мерзла в сугробе. Обессилела или отчаялась она, кто знает? В сушилку селились новые люди. Кто только не перебывал в сушил­ ке за зиму ту! Русские и нерусские, бабы и ребятишки, старики и стару­ хи, жулье и рецидивисты. Своих, деревенских в сушилке осталось совсем мало. Разбитная Ульяна, которую ни цинга, ни мороз не брали, жила, да еще кое-какие земляки. Возле сибирских переселенцев жался кочегар из комендатур- ской столовки, кавказец Ибрагимка. Правнук Якова Мазова — Толя каким-то чудом тоже держался. Живуч, должно быть, в прадеда пошел, а может, не умирал оттого, что прадед берег мальчишку пуще глаза, в пургу на улицу не отпускал, ночами грел, прижимая к своей груди. Приладил кавказец Ибрагимка старика Мазова подменным истоп­ ником в комендатурскую столовую. Старик пошел на эту работу, как выяснилось потом, из-за Толика. Он незаметно стягивал из кухни карто- фелину-две, предназначавшиеся для цинготииков. Запихивал картофели­ ну в штаны и таил до темноты. Ночью скоблил овощ ножиком, как репу. Грязную жижицу насильно запихивал костистым пальцем Толику в рот. Иной раз луковицу приносил, приказывал Толику сосать ее, как конфет­ ку. Лук был примороженный, сладкий, отогретый в ладони прадеда. Сам Мазов, конечно, драгоценный овощ не ел. На себя он, видно, рукой махнул. Добрала сь цинга и до Мазова, скрутила. Он л ежал на детской железной кровати, неведомыми путями попав­ шей в сушилку, и трудно расставался с жизнью. Кровать ему уступили из почтенья. Цинга так исковеркала старика, что он уместился на этой кровати. Только колени с мощными копытисты- ми чашечками выставлялись с кровати и чугунно постукивали. Рот чер­ нел беззубым провалом, и от хриплого дыха выбрызгивала кровь. Люди, боязливо крестясь, пробегали мимо умирающего Мазова. Лишь Ульяна ничего не страшилась. Придя с работы, она приближалась к Мазову поглядеть — дышит ли? Мазов дышал. Уж обрывисто, с мышиным писком, но дышал. Он смотрел остановившимся взглядом в потолок сушилки, и чудилось Ульяне: видит старик там, за промерзлыми стенами сушилки, такое, че­ го никто не видит. Он видел осокорь — рай-дерево, как его зовут кое-где на Руси. Д е ­ рево стояло среди степи, захлестнутое половодьем. А по российским до­ рогам клубилась пыль. Шли люди пеша и конно в сибирскую сторону. Шли медленно и упорно. Умирали, рождались в дороге, оставляя в при- путье и на незнакомых погостах родителей, дружков и сопутников. Вместе со всеми тащилась куда-то старуха с угрюмым, мосластым подростком. Слепая эта бабка, при которой Яков состоял поводырем, знала толк