Сибирские огни, 1966, №8

мя билось, стучало вхолостую, едва касаясь воды, путаясь в брызгах, бросая ошметки воды до капитанского мостика. Показался порог. Весь в белых застругах, седой от брызг, постоянно кипящих над ним. Грядой дыбились тупоуглые камни поперек реки. На них вспухала гнойными нарывами желтая пена. В глубине лязгали каменные плиты, несомые течением. Кругом все шевелилось, корчилось, хлестало, вертелось, кипело. Лишь черные скалы с рыжими отливами висели по обеим сторонам неподвижно и голо. Ни деревца кругом, ни птички, даже куликов и плишек нет. Грохот, рев, лязг, как на железоде­ лательном заводе, который любому мужику в первый раз кажется пре­ исподней. Судно качнуло и поволокло в эту преисподнюю, пароход и баржа ответили порогу ревом: — Топи-и-и-ить будут! Топи-и-и-и-ить! Приплавили-и-и... Кто-то прыгнул с баржи и пропал в бурлящей воде, в камнях. Кто- то начал сбрасывать узлы. Поднялась давка. И тогда раздался ссекающийся голос старика Мазова, Толиного прадеда: — Стой! В стоса вас и в спаса! Стой! Совецка власть не дура, чтобы из-за такова г.... дорогу посудину губить!.. Остановились. Мазова знали. Грозный дед был когда-то. Д а и поны­ не еще сила. Рявкнул так, что паника сразу унялась. Тем временем и порог промелькнул. З а «находчивость» капитан переселил Мазова и всю его ораву с па­ лубы в трюм — там не дуло. Вербованные ходили дивиться на белого старика, как на икону. Он на них не смотрел. Он вообще ни на кого не смотрел. Он все молчал. Д аж е на невестку и на детей не цыкал. Прежде бывало рявкнет — так кто куда, все притихнут, в щели как тараканы позабьются, чтоб на глаза старику не попадаться. А сейчас молчит. Не спит, не ест. Молчит. Жутко д аже от этого его молчания. Пароход сделал крутой поворот возле острова, огибая подводную песчаную косу, полого уходящую в глубь реки. Развернувшись, пароход, едва не закинул баржу на угреватый каменистый мыс, замыкавший устье протоки от ветров и бурь. По берегу в сиротливом россыпе горбились домишки и как попало наставленные, покоробленные мерзлотой, бараки, сараюшки и одно­ скатные, почти слепые времянки. Болота с мокрыми кочками, мари с тощим лесом чадили, как отстре­ лянные гильзы горелым порохом, холодной гнилью, ворохами гнуса и бескрайней тоской. Опираясь на бадог, одним из первых ковыльнул на дощатую при­ стань Мазов. Душный, парной ветер шевелил его белые волосы, подстри­ женные по-старинному, под горшок. Густой сумрак лежал под осевшими пенистыми лохмами бровей старика и в крупных решетках морщин. И хотя многие годы пытались согнуть старика и согнули даже, он все еще головы на две возвышался над остальным людом. Переселенцев встречал Ступинский со своими работниками. Он громко ругался: — Кого понавезли?! Строиться надо, вкапываться, а тут бабья...— И. заметив Мазова, смолк было, задивился и прибавил :— Д а таких вот еще! Фамилия? — Мазов. — Обожди, обожди, Яков Маркович, что ли? Мазов шевельнул бровями, заходили морщины на его лице, всмат­ риваться стал, напрягая память.