Сибирские огни, 1966, №8
в гостях и вести себя так неприлично, и надо впредь следить за своими словами и не слишком нервничать и смущаться. Ступинский доставал из шкафика чайник и тем заполнил неловкую паузу. — Может быть, вы в чем-то и правы,— расстилая на столе свежую газету, сказал он. — Вы что, на откровенность меня выманиваете?— усмехнулся Р еп нин.— Напрасно. Все, что я думаю, могу высказать кому угодно и где угодно! — резко, с вызовом объявил он и поерзал на стуле от волнения. — Кому угодно и где угодно — не следует — не то время,— спокой но заметил Ступинский и поставил на стол два стакана с блюдцами, поча тую банку варенья, тарелку с ломтями белого хлеба.— А в том, что вы храбрый человек, я, например, нисколько не сомневаюсь.— Ступинский обвел взглядом небогатое убранство стола.— Прошу! — сделал он ши рокий жест, будто и не заметив, что Репнин покраснел, как мальчишка. «Господи, какой я вздор мелю! — подвигаясь к столу, подумал В а лериан Иванович.— Неужели я в самом деле боюсь? Но чего же мне бояться?» — Вам погуще? — услышал Репнин и, увидев нацеленный носок чайника в стакан, стоявший перед ним, быстро закивал головой: — Да , да, люблю, знаете ли, погуще... — Долго проживете! — прогудел над ухом Ступинский. Пили чай в молчаливой сосредоточенности. Ступинский хмурился. Лицо его густо-смуглое с ямкой на продолговатом подбородке, с крылатым носом, как-то уж очень не уживалось со светлыми бровями, с белесыми ресницами и прямыми, соломенно рассыпающимися волоса ми. Казалось, на голову Ступинского надет парик, а брови и ресницы приклеены. Зато глаза, как говорят ребятишки, чика в чику — серые, глубокие, пристальны и задумчивы. Тревожные мысли угадывались в этих глазах. И весь он был как на постоянном взводе, чудилось, что вот сейчас, сию минуту готов он вскочить, побежать куда-то, чтобы сделать очень неотложные дела. В глазах его, в самой глубине, з а легла усталость. «М-да! Неспокойная служба у тебя,— отметил с иронией Валериан Иванович, позвякивая ложечкой.— А вообще любопытно: бывший ко миссар и бывший офицер, смертельные, так сказать, враги,— совместно гоняют чаи и подкарауливают один другого». Впрочем, любопытные эти странности случались с Валерианом И в а новичем в последние годы довольно-таки часто. Недавно ходил он с ре бятами смотреть кинокартину «Чапаев», и то ли потому, что все проис ходило хотя и в хорошем, но все же в кинофильме (только чудно было Репнину смотреть на несколько театрализованных офицеров, на «пси хическую», очень уж эффектную атаку и не менее эффектное разбитие ее), то ли он проникся настроением зала, но ему совершенно искренне хотелось, чтоб Чапай доплыл до другого берега Урала, и он вместе со всеми зрителями горевал, когда тому спастись не удалось. Хорошо в этой картине был сыгран офицер, исполнявший сонату Бетховена на рояле. Он тут же за роялем и приказ утвердил о н а к а з а нии Митьки, брата покорного денщика своего, Петровича. Вот такие «тонкие музыканты» и распалили гражданскую войну, втянули в нее простофиль вроде него, Репнина, пролили реки русской крови с помощью иностранного оружия. Такие, а не те, карикатурные офицеры, крикливые, с приклеенными усами, которых так потешно изо бражали и копировали ребятишки. «Запорррю, кана-альи!.. Кррюгэ-эм, немытое р-ррыло!„ Ар-ррестовать!..»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2