Сибирские огни, 1966, №8

З а городом все замерло, померкло, сморилось — от мелкого куста, свесившего листья, до малой пичуги-трясогузки, открывшей клюв. Все ждет ветра, любого ветра, северного или южного — верховки. Лучше верховка. Она прилетает резвая, сбивая воду на протоке в толкунцы, переполненная духовитостью российского сенокоса. Долой брезентухи! Долой накомарники! Работается весело, и жизнь не так уж плоха, и лето заполярное не так уж гнило. Правда, сено не высыхает, его кладут на подстава и крестовины или присаливают. П р а в ­ да, в начале сентября уже дохнет снегом, и пароходы сделаются р а здр а ­ жительней, нетерпеливей, спеша убраться в обжитые края. На бирже и на морпричалах начинается аврал. Но это потом. Это когда еще будет! Все кончается всегда вдруг. Вдруг не станет больших пароходов, улетят птицы и на протоке сделается просторно, а местные пароходиш- ки и катера, как неприкаянные, болтаются, и если гуднут иной раз, то коротко, впол горла— чего ж без дела-то орать? Те годы Репнин жил одиноко, неторопливо. Говорят, молчание учит мудрости. Может, так оно и есть. Валериан Иванович во всяком разе уже не принимал жизнь и мир в готовом виде, а видел его в работе, в борьбе, и сам, поработав, приценивался к миру этому, как хозяин к дому, в котором ему жить, самому же и обихаживать его. Из-за болезни на бирже работать ему стало трудно и предписано врачами было «сменить климат». Срок его высылки, считай хоть с переду назад, хоть сзаду на­ перед,— кончился. Но дважды приезжавшая из области комиссия по решению дел ссыльных не сочла возможным разрешить ему выезд. Дурного он ничего не делал, работал, когда мог, примерно, сомнитель­ ных разговоров не вел. Но молчит! Что в этом молчании? Скрытый вы­ зов? Затаенные намерения? И комиссия, не говоря ни да, ни нет, оставляла его в прежнем виде, тем более, что сам Репнин за себя не хлопотал, жалоб не писал, а приученно ходил отмечаться в комендатуру и только. В комендатуре и поспособствовали ему насчет легкой работы — направили кладовщиком в только что открытый детприемник. Город был новый, и все в нем было новое: заводы, дома, магазины, пристани, школы, больницы. Но как и во всяком новом городе, в Крае- светске не планировалось строительство тюрем, домов инвалидов, ис­ правительно-трудовых колоний, детприемников. Все это возникало само собой. Кладовщиком Репнин пробыл недолго. Детприемник расширялся. Одна воспитательница уже не могла справиться с работой, и, доста­ точно присмотревшаяся к своему кладовщику, заведующая детприем­ ником Ольга Ивановна Полякова попросила перевести его на д о лж ­ ность воспитателя. Его вызывали не в Чека, а в гороно и предложили, именно предло­ жили, работу воспитателя в детдоме. Он никогда не имел семьи, детей, и все это показалось ему неспроста. «Если не подвох, то издевательство, определенно, издевательство». Но привычка воспитанного человека ув а ­ жать просьбу сделала свое дело, да и кладовщицкие обязанности так ему претили, что он рад был от них избавиться. * Не менее настороженный и угрюмый, чем ребята, предстал перед ними Репнин. Только разницу между собой и ребятами он почувство­ вал сразу. С кладовщика какой спрос? Ребята почти и не знали его. Он по­ стригся. Сшитый из холщовых мешков и покрашенный черной краской /