Сибирские огни, 1966, №8

i а все другие веточки и травинки жмутся к земле и дышут, дышут себе под корень, отогревая для себя кружочек заледенелой глины или мок­ рого торфа. Все в жизни наоборот. Надо бы южной растительности ложиться на обогретую землю, добрую, изнеженную, так нет же: пальмы, кипарисы, чинары рвутся вверх, прочь от взлелеявшей их нежной, теплой матери- земли. Надо бы взмыть к солнцу, на цыпочки подняться хилым север­ ным растеньицам, а они жмутся к груди земли, греют ее своим, еле ощутимым дыханием, не дают загаснуть живым, только им слышным токам. И что тянет сюда птиц? Что? Почему они не живут в тепле и довольстве юга? Почему через поздние зазимки, через многие версты и невзгоды, через смерть они спешат сюда и здесь успокаиваются, продолжают птичий род свой, восполняют поредевшие в пути т а ­ буны?! Чем притягивает к себе живое эта, почти мертвая земля? Может быть, все живое, и городок этот далекий возникли по исконному, муд­ рому закону жизни, не по прихоти, а именно по закону? Город такой здесь нужен. Но город поднимается не ради города, не ради той прибы­ ли, которую он даег государству, торгуя с иностранными державами . Есть нечто большее в смысле этой, нелепой на первый взгляд, стройки. И если бы не было этого смысла, город был бы тюрьмой, и ж и ­ ли бы в нем, и умирали бы заключенные, ссыльные, переселенцы. Но в Краесветске половина, если не больше, жителей вольных, приехавших по своему желанию, и, обживая север, оттаивают они мерзлоту дыха ­ нием своим. Поднимаясь завершать штабель, Репнин видел город то занесен­ ным до труб сыпучим, как манка, перекаленным снегом, то стоящим по окна в весеннем разливе, то заплеснутым огромным солнцем и птичьи­ ми голосами, то закутанным в неподвижный туман. Перемены здесь всегда резки, зримы. Зима. Редкий лесишко еще реже и бледней, а ближе к городу сов­ сем бело: лес, что побольше, вырубили из противопожарных соображе­ ний, а карликовые березки, тальники, леторосные всходы хвойника на всю зиму хоронило в глубоких сугробах. Весна. Искрится снег и тайга худосочная отодвигается, сизеет, не­ бо выше, видно дальше. На вырубах снег берется серыми пятнами, выступает наледь на озерах, потеют торфяники на марях, и расплющен­ ные кустарники, спутавшись меж собой, как проволока, выпрастывают­ ся из-под снега один по одному — отбедовали зиму вместе и хватит. Потом понесет все с земли в озера, в болота, в реку, и сама земля вокруг города на короткое время подернется водой, и тогда кажется, что Краесветск плывет куда-то по морю-океану и ни к какому берегу прибиться не может. В пору великого разлива и буйства, когда все куда-то с шумом плыло, спешило, металось, пело, бурлило, Репнин обычно переселялся в л а з а р е т — с сердцем у него бывало худо. Может, оттого, что смерти не боялся,— выживал. Лето. По всей бирже ходит смоляной дух ангарской сосны. От м а ­ рей и болот тянет парной, тинистой вонью. Но люди работают в бре- зентухах и в тюлевых черных сетках — заедает комар. Репнин подж а ­ рый, сухой делается. В костях у него легкость, будто v излетавшейся старой птицы. Поднимется на штабель, уложит плаху й вздохнет раз- другой. Торопиться некуда, да и воздух тяжел. От штабеля скипида­ ром разит так, что щиплет глаза. Болотная прель сгущает воздух и без того густой от комаров и забродившей в сырости древесной коры.