Сибирские огни, 1966, №8
валяется на снегу и торчит из-под снега, а бугорки могил просели, об- нажая^желтую, как мыло, мерзлоту. В просевших могилах вода и почер невший от нее богульник да спутанные нити тощих корней. В налитых снеговицею могилах болтаются облака, и среди них, как яичный ж е л ток,— солнце. А из кустов, из глубокого снега подгулявшей, раздерган ной толпой выбредают и выбредают кресты с раскинутыми переклади нами. Перекладины, будто руки, готовые к объятиям. Мерзлота «отда ет» летом, не держит кресты, и они валятся, сползают с бугров в низины, и там, в рыхлом болоте, в ряске и трясине, затягивает их илом, болотной дурью, и вместе с ними навсегда исчезает память о человеке. Петляют ребята по буграм, по просторному, кажется, бесконечному, кладбищу без ограды и церкви, без сторожей и страшных сказок. Вот и Гошкина могила. На самом высоком бугорке — хоть немнож ко ближе к солнцу. Ребята сами долбили ее и хотели угодить корешку своему. Облегченно поставили ребятишки гроб на мокрую, комковатую глину в прожилках инея, в тусклых проблесках мерзлоты. Попик ска тился в яму. Там уже скопилась болотная вода. Попик принялся вычер пывать ее шапкой. За Попиком спрыгнул Толя Мазов, потом Сашка Батурин. Пошли шапки конвеером. Веселее в работе стало. Кто-то з а смеялся, но тут же испуганно смолк. Отчерпали воду. Что теперь делать? Валериан Иванович, не поднимая головы, сказал: — Прощайтесь, ребята, с другом. Как это прощайтесь? — наморщены лбы, насуплены брови. Если до этой минуты похороны воспринимались многими, особенно малыми ре бятами, как игра или представление, то вот сейчас наступило что-то другое, напряженное. Все топчутся. Никто не знает, что и как делать. Попик бойко рас толкал ребят, кинул мокрую шапку на голову, наклонился к Гошке, по целовал его в полуоткрытый глаз. — Прощай, наш боевой друг и соратник! Мы не забудем тебя! — бодро сказал он и секунду помедлил.— Мир праху твоему... Поковылял к гробу Паралитик. Костыль застревал в глине, и он никак не мог его выдернуть. Паралитик отбросил костыль, попрыгал на одной ноге к гробу, упал набок и боднул Гошку подбородком. Он долго не мог подняться с земли без костыля. Ребята помогали ему, и от этого Паралитик разозлился, оттолкнул их. Близко к гробу стоял Малышок и прикрывал рукавом вечно улы бающийся рот. К Малышку прижалась Зина Кондакова, высокая, кра сивая девочка, и слизывала, слизывала с губ слезы. Толя Мазов хму рился, сжимал кулаки — держался из последних сил, приоткрытыми гу бами хлебая воздух, а воздух, видно, твердел в горле. А может, полипы мешали ему дышать носом. Трудно держаться Толе — чувствительный парнишка. Любопытно глядит из-за спин Маруська Черепанова и все запоминает. Женя Шорников переминается, пританцовывает, ему надо отбежать в кусты, но он не решается в такой момент делать такое дело. Новенький мальчишка из первого класса еще не понимает горя, но все равно стоит по команде смирно. Одна девочка, тоже первоклассница, взяла палец в рот и забылась. И над всеми ребятами глыбится как всег д а угрюмый Деменков. Он молча, деловито подталкивает ребят про щаться с Гошкой. Все у него идет чередом: нет толкучки, нет слез, нет разговоров. Полная дисциплина. Но смотреть на все это уже невозможно. Валериан Иванович ото шел в сторону, сел на упавший нетесаный крест, закрыл глаза рукой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2