Сибирские огни, 1966, №8

мальчишку! — И ушел, сердито ткнув растопыренными перстами в дугу своих очков. Какое-то время Гошка еще ходил в школу, д аж е в игры и в драки встревал, а потом школьники начали поводить носами, сторониться его, и учителя спрашивали Гошку с места, к доске не вызывали. Ученики придумали грязное прозвище Гошке. Бросил Гошка школу. Сколько-то дней шатался он по улице, околачивался в столовых и кинотеатрах и возвращался домой вместе с ребятами, будто с уроков. После и таиться перестал. Он становился все более замкнутым, злым, то и дело лез в драку, но был уже настолько слабосильным, что даже с девчонками совладать не мог. Меньше силы, больше зла, он бил чем попало: молоток — так молотком, полено — так поленом, нож — так ножом. Валериан Иванович твердил ребятам, что Гоша болен, просил не связываться с ним, уступать. Д а разве умеют ребята уступать? Гошка не ходил в школу, не ту­ пел над уроками. Ему часто меняли белье, порой отдельно готовили еду. Капризам его потакали воспитательницы, заведующий, тетя Уля — и чтоб они, ребята, еше ему уступали! Нет уж, шиш с маслом этому Гошке! Видали — больной! Придуривается, небось, учиться не хочет. Валериан Иванович пытался снова определить Гошку в больницу. Мальчишка закатил истерику, порвал на себе рубаху, бился головой о стенку. После этого ребятишки окончательно решили: притворяется Гошка, волынит,— и от зависти вконец невзлюбили его. Часто Валериан Иванович брал Гошку к себе, читал ему книги, рас­ сказывал что-нибудь, и удивительно кротким, непривычно милым ста­ новился Гошка. Иногда он засыпал в комнате заведующего, по-птичьи уткнувшись подбородком в плечо. Валериан Иванович уже подумы­ вал — не поставить ли вторую койку в своей комнате. И вот весна как будто поспешила выручить Гошку, узнав, что он больной. Сначала она вломилась в окна ярым блеском солнца, срикошетив­ шим от снега. Аж зажмурился Гошка от такого солнца, аж виски у не­ го заломило, а внутри, где жил постоянный и уже привычный холод, как будто отмякло, тополиным пушком все там обволокло. Раз-другой капнуло с крыши и зачастило, зачастило! Капли густели, как сера, и растягивались в сосульки, тонкие, ребристые, острохвостые. Так хоте­ лось похрумкать Гошке сосульку, да не дотянуться до нее. Палкой бы сшибить, да нельзя сосульку есть, опять сделается знобко телу. Вытаяла высокая завалина, запарила, обсохла. Гошка выползал на нее и сидел, нахохлившись, целыми днями, в катанках, в шапке, в простеньком дет­ домовском пальтишке,— слушал, молчал, подремывал. Солнце с каждым днем поднималось все выше и выше. Вытаяла еще одна сторона завалины, и Гошка стал передвигаться вслед за солн­ цем. Так в полусне, не р а змык ая глаз, и полз он по завалинке на ощупь, к теплу. К нему никто не смел приблизиться. Стоило подойти и вывести парнишку из сонного состояния, он принимался визгливо кричать: — Чё вам от меня надо? — и жутко, не по-мальчишески ругался. Вокруг Гошки возились, почирикивали воробьи. Вид у них был ко- зыристый, какой бывает у всех птах, переживших зиму, да еще к тому же заполярную. Гошке оставляли на столе еду, и он ел, когда ему вздумается. Гош­ ке выписывали лекарство. Он пил его сердито, как будто принудиловку