Сибирские огни, 1966, №7

В каком году, в какой веселый час, Но, сколько помню я, Елизавету Все называли Ветою у нас. И Веточка садилась рядом с Ивой, И, отодвинув пачку папирос, Пел дядя Ива, встряхивая гривой Кудрявых, Сизых, словно дым, волос. Когда он пел, взволнованно, серьезно,— О играх я невольно забывал, И представлял вершину Алагёза, Ту, на которой дядя зимовал, Где их метеостанции лепиться Пришлось, Подняв антенны в высоту, Где даж е сердцу очень трудно биться, Где никакие ивы не растут. О т е ц Отец мой путешествовал, когда я В детсад ходил И в средней школе был. Теперь уж е навряд ли разгадаю, За что он крайний север полюбил, Но вижу вновь, как по замерзшей Лене, Копыта окуная в яркий снег, Бегут заиндевевшие олени,— На север правит ими человек. Он, как песец, ночует в снежных норах, Кочевья друг от друга далеки... И копится, растет тетрадей ворох С названием коротким «Дневники». Шесть тысяч верст прошли по тундре нарты Отец устал, он хочет только сна. Но возвращаться слишком рано — карта Не вся составлена, местами неясна. Я вслед отну гляжу прощальным взглядом Давно поземка зализала след. Был человек... Недолго побыл рядом. Ушел в пространство. Человека нет. Чист горизонт. Но там, где рек слиянье. Таинственной, трепещущей зарей Горит, горит полярное сиянье Над пройденной моим отцом землей.