Сибирские огни, 1966, №7
и не просто говорить. Арина чувствовала, как за ее спиной беспокойно ерзает на стуле Курачи, видела хмурые, злые глаза Самтара. — Все знают...— повторила Арина и закрыла лицо руками, готовая разрыдаться. — Что может знать баба! — презрительно произнес Курачи. Эхом откликнулся кто-то из его подпевал: — Знает! Как суразят в подоле приносить! Арина посмотрела в ту сторону, откуда выкрикнули, и медленно, с трудом подбирая слова, то по-русски, то по-алтайски, начала го ворить. — Пусть мне худо будет. Совсем худо. А молчать больше нельзя... Вот мы с вами день-ночь не разгибаем спины. Хотим, чтоб скорей про клятая война кончилась. О себе забываем. Дети без присмотра оста ются... — Столько наплодила — кто виноват! — опять съехидничали в тем ноте. — Сколько есть, все мои! — отрубила Арина.— Я знаю. Ты, Самтар, всю жизнь объедки с чужих столов подбирал, и теперь кормишься подач ками Курачи. Ему что? Проел-пропил половину колхоза, и тебя прогло тит со всеми потрохами! — Расскажи , почему у тебя теленок на ферме подох! — Есть пословица,— пропустила Арина мимо ушей этот выкрик,— в плохое время худые мужики верховодят. Так и у нас. Я не боюсь за себя. Пусть что хотят со мной делают. Теленок пропал — за теленка спросите. Полстада продали — тоже спросить надо. Сено разворовали — за сено пусть отвечают. Не так я говорю? — Верно, Арина! — поддержали доярки. — Ты про своего отца расскажи! — выкрикнул Самтар. — Плохой ли, хороший мой отец — не тебе судить. Он свой след в Дьяйлу оставил. И ты, Самтар, и ты, Курачи, живете в домах, которые мой отец строил. — Хватит! — перебил ее Курачи.— Разговорилась! — Не мешай! — Пусть говорит! Арина вытерла концом шали губы. То, что она никогда не решилась бы сказать в глаза одному Курачи, теперь было сказано перед всеми. И почти каждый мог повторить ее слова о бессонных ночах на ферме, об отчаянье, с которым женщины выхаживали вечно голодных, больных животных, о бесстыдстве, с каким Курачи и его подручные сбывали на сторону и пропивали колхозное добро. — Я все сказала... Пусть другие. — Дав ай т е я буду! — забасил кузнец Боргой. — Пожалуйста! — женщина-инструктор вывернула обгоревший фи тиль, соскребла с него нагар. Стало светлее. Старик грузно оперся руками на край стола. — Осенью мы собрали урожай. Хоть и небогатый, а хлеб все же был. И ячмень был. Где он? Кто его видел, урожай? Нам Курачи как говорил? Надо все, что не сдали, на семена оставить, на трудодни не д а вать. Хорошо. Оставили. Где семена? — Твоя сноха кладовщиком! — подал голос Самтар. — Верно,— согласился Боргой.— Кладовщик. Только через мою глотку ни одно зернышко не проскочило. Все знают, кто семена таскал. Самтар мешками возил. Каргаа не только хлеб пекла — самогонку гнала д л я Курачи... Разве не так? Собрание загудело.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2