Сибирские огни, 1966, №7
ЧАСТЬ ВТОРАЯ / Д алеко в горах затерялось небольшое алтайское урочище Дьяйлу , Не скоро доходят сюда вести с фронта. Нет здесь ни радио, ни теле фона. И в добрую-то пору не узнаешь о том, что делается в мире, р а з в е кто случаем завернет. А когда бураны наглухо перекроют перевалы,— ни пройти, ни проехать... Всякими правдами и неправдами, хоть и позже других, но все же узнают дьяйлинцы новости. А вот в аймакисполкоме неделями не могут получить сведений из колхоза «Дьаны дьол». Ни сводок оттуда не шлют, ни указаний не спрашивают. Будто и не существует этот колхоз. Он и до войны был не так-то велик, однако в аймаке считался не последним. И мяса, и овечьей шерсти, и молока из «Нового пути» посту пало не меньше, чем из других артелей. Этой зимой дела в колхозе становились все хуже да хуже. Трудная пошла жизнь. Соли нет. Спички — без коробков, в бумажных пакети к а х— не успеют в лавке появиться, в драку разбирают. Недели не ирой- дет, опять таскают головешки из избы в избу... Соль, спички, керосин — самое первое, что надо людям. Если уж этого нет... Ревмя ревут от голода коровы и овцы, ползет по Дьяйлу страшное слово «падеж»... Женщины разгребают снег на горных склонах, выдира ют пучки прошлогодней травы. Много ли так наберешь? И своей буренке хочется хоть клок сунуть, и колхозное стадо гибнет... Арина сутками не уходила с фермы, крутилась возле телят. Каким- то чудом ей удавалось сохранять их. Молоко давала только самым ма леньким, да и то чуть-чуть. Остальных поила зеленым сенным настоем, подбеленным обратом. — Пейте кок-чай с молоком,— горько шутила Арина, наливая теля там травяную бурду,— Пить не будете, откуда силу возьмете? Видно, такое ей счастье выпало — тянуть и за себя, и за других. Видят, телята у Арины здоровые, навялили ей еще добрый табунок я г нят. И отказаться не смогла. Совсем перестала дома бывать, детей забросила. А тут и Келемчи сдала, за ней, как за маленькой, ходить надо — все лежит, и кашель ее донимает. Ну, хоть разорвись! Чейнеш — ребенок совсем — младших братишек нянчит, за бабкой присматривает, д а еще мать на ферме подменяет, когда придется. Обидней всего, что ни от кого доброго слова не услышишь. Все зн а ют, как Арина пластается, а ехидничают: наплодила, мол, полный дом, пусть и крутится... Ни стыда, ни совести у людей! Это, конечно, больше Кар гаа с Д ьиламаш стараются. Обезмужели обе и опять за старое при н яли с ь— сплетни разносить. Чего и не было — сочинят, глазом не морг нут. А бабам с тоски да горя и сплетня — развлечение: шушукаются, охают, ахают... Тьфу! Вконец изболелось сердце: как ни много забот со скотиной, а ду- мать-то не перестаешь. Надо бы за дровами съездить... буренка еще мо лока сбавила... У Кара обутки порвались... От Одоя ни строчки... Так вот и кружатся, кружатся мысли. Убежать бы от них, да некуда. Келемчи долго не протянула. К смерти ее Арина отнеслась равно душно. Всплакнула разок, и — все. Отупела, что ли? Крутится, крутится на ферме,— вдруг в голову стукнет: домой сбе гать! Бежит, ног под собой не чувствует. Примчится — в избе сыро.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2