Сибирские огни, 1966, №7

как романтический. И в то же время это характер, обращенный к современности и вбирающий в себя многие типичные черты участников революции и гражданской войны. Вначале Гулявин — матрос Балтийского флота, далекий от революционных веяний. Но вот в серое, заурядное существование Гулявина врывается необычное— ветер ре­ волюции. «Тот безудержный, колыхающий ветер, который бросает в пространство вос­ пламененные гневом и бунтом тысячи, взды ­ мает к небу крики затравленных паро­ возов и рыжие космы пожарных дымов». С этого времени Гулявин перестает быть для автора заурядным, на него как бы ло­ ж атся отсветы революционного пож ара. Мы видим его в рядах борцов за утверждение советской власти, затем он изображен как военачальник, командир партизанского от­ ряда. И во всех эпизодах его богатой со­ бытиями жизни проглядывает широта и самобытность натуры Гулявина. А. Марют- ка из «Сорок первого», чекист Орлов из «Рассказа о простой вещи», комиссар За- вихляев из «ЗБ .213437»! У них немало об­ щего с беспокойным, неукротимым героем «Ветра». Они — дети одной эпохи. Д ля Б. Л авренева, как и для ряда дру­ гих прозаиков той поры, характерны вос­ приятие жизни прежде всего в ее сдвигах и контрастах, патетичность тона, интерес к исключительному, необычному. Его персо­ нажи приподняты по отношению к окруж а­ ющим их людям, отчасти изолированы от них и противопоставлены бытовой среде. В произведениях писателя звучала отчет­ ливая полемика с приземленным героем уныло-натуралистических романов и по­ вестей, во множестве расплодившихся бла­ годаря громадному спросу на книгу вооб­ ще, особен но- - на книгу о современности. Но современники умели отличить шелу­ ху от зерен и выделить из громадного по­ тока литературы подлинные худож ествен­ ные ценности. Так было и с книгой новелл И Бабеля «Конармия», появившейся в том ж е 1924 году. На первый взгляд каж ется, что автор «Конармии» спорит с романтиками типа Б. Л авренева, ведь в его рассказах всю­ ду — земля, пот, кровь, хрипы и стоны уми­ рающих... Но откуда эти патетические пе­ риоды, горящие всеми красками пейзажи, пышные метафоры? Сначала И. Бабель озадачивает, может быть, даж е отталкивает жесткостью своего письма, но и невольно заставляет вернуться к прочитанному, во­ брав его уже не только глазами, но и рас­ судком, чувством, воображением. И тогда приходишь к выводу, что И. Бабель спорит как с теми, кто отрывает человека от зем ­ ли, так и с теми, у кого он влачит ж ал ­ кую, беспросветную жизнь. Немало писа­ ли о том, что писатель героизировал своих персонажей, окружив их песенно-былинным ореолом. Что ж, это верно. Но ореол, ко­ торым окружены его Афоньки, Долгуш евы , Балмаш евы , все-таки прежде всего — об­ щечеловеческий, ибо во внешне непритяза­ тельных, огрубевших людях И. Бабель от­ крыл невидимые, подземные ключи жизне­ стойкости, правдолюбия, способности к самопожертвованию . И безусловно, что пробный камень для определения ценности человеческой личности, по И. Бабелю ,— не только биологическое, но и социальное. При всей расплывчатости своего гуманизма, автор. «Конармии» рисовал человеческую индивидуальность в ее внутренней целост­ ности и конкретной исторической обуслов­ ленности, широко и многокрасочно... А вслед за И. Бабелем уже шли худож ­ ники крупной формы, создатели советского романа, среди которых имена ныне широко известные: А. Фадеев, К. Федин, Л . Л ео­ нов, М. Шолохов... Именно у А. Ф адеева, в его «Разгроме», получили конденсирован­ ное выражение и одновременно завершение наиболее примечательные искания ранней советской прозы. В «Разгроме» продолж е­ на и линия «Железного потока», и линия «Чапаева», а его крепкая реалистическая основа обогащена не только творческой учебой у русских классиков, но и пафосом социалистической романтики. Советская литература шла от одного рубежа к другому. Но как бы ни были значительны ее завоевания в дальнейшем, она не раз, в лице своих представителей, с пытливым вниманием, благодарностью, гордостью останавливала свой взгляд на той поре, которую мы по праву называем теперь истоками новой литературы