Сибирские огни, 1966, №7

Д . Фурманов вы раж ал неудовлетворен­ ность центральными образами «Недели» Ю. Либединского — из-за их изолированно­ сти от массы, их обедненности. Д а , в некоторых произведениях той по­ ры есть индивидуализированные образы, есть отдельный человек. Но чаще всего это — массовый человек. Весьма характер­ ны в этом смысле герои прозы такого яр­ кого и своеобразного писателя, как А. В е­ селый: недаром наиболее убедительное и живое в его творчестве — именно изобра­ ж ение массы, а не человеческие харак­ теры. Новое в человеке было понято не сразу, а постепенно — через взаимоотношение с целым, через общее. Отсюда путь шел опять к конкретному, индивидуальному, но уж е на иной основе, обогащенной понима­ нием широчайших связей личности с обще­ ством, народом, историей. Первые попытки создать образ револю­ ционного народа отмечены использованием условно-символических стилевых средств, рожденных особым, героико-романтическим восприятием коллизий и контрастов эпохи. П оначалу некоторые прозаики как бы про­ долж али линию, наметившуюся в пролет­ культовской поэзии с ее прорывами в кос­ мос, стремлением говорить празднично, в отрыве от земной конкретности. Но тяга к эпичности и вещности изображения была не менее сильной — так возник своеобраз­ ный синтез лирики и эпоса, замечательный пример которого дал А. Малышкин в своем «Падении Д айра». В основу повести легли реальные исто­ рические события, но они были худож е­ ственно переосмыслены автором произведе­ ния. Штурм Д ай р а изображ ен как истори­ ческий поход на последнюю твердыню все­ го враждебного революции лагеря. З а его стенами — «последние», «вчерашние», «мер­ твецы», а в их руках волшебный край — «синие туманы долин, цветущие города, звездное море»... Таковы настроения рядо­ вых участников ш турма, ведомых железной волей ком андарма. Писатель заставил нас увидеть свет ко­ стров, горящих в последнюю ночь перед наступлением, услыш ать разговоры «крас­ ных» о «чудесной стране Дайр». «Красных» так много, что автор затрудняется назвать определенное число: «тьма», «множество», «громада», «нескончаемое поле масс» и т. д. Н аступающ ая армия уподобляется древне­ му кочевому стану, идущим с Востока пол­ чищам скифов. З а описываемыми события­ ми встают образы древних сказаний «ве­ щих времен». И дя буквально по горячим следам штурма Перекопа, А. Малышкин рассказы вает об этом, как о давно случив­ шемся, •в торжественном, немного зам ед­ ленном стиле. «Ж елезные птицы гудели в зените. З а ­ кат из-за далеких рубежей дрож ал в обла­ ках и на крыльях птиц червонной дрожью. I К ак ветры, бесконечные, безликие привлека­ лись ряды, в безвестие, в забвение волны. И вдруг прекрасным стал вечер; или чу­ десным переход фанфар: будто уж е нет тех, кому надо завтра умереть, будто про­ шли века, прошумели все бури, и стерлись, все письмена, и в успокоительных прекрас­ ных временах поют чудесные песни о них, полузабытых тенях». При чтении повести наше внимание при­ ковано к судьбе не отдельных героев, а целой армии, то есть, огромной массы лю ­ дей. Удастся ли Н-ой армии ее обходной маневр или опередят белые, придут ли во­ время резервные силы или встретят на сво­ ем пути неодолимое препятствие — вокруг этих вопросов движ ется действие внутри; эпизодов, создавая впечатление величай­ шей напряженности и трудности военного поединка. Индивидуализированные персонажи очер­ чены бегло и не оказываю т влияния на развитие сюжета. Но впечатление масш таб­ ности и эпохальности у А. Малышкина как раз и создаются тем, что действуют не единицы, а массы и общий план преобла­ дает над крупным. Ч ащ е всего критика указы вала на это как на недостаток, однако известная отвлеченность и суммарность изображения действительности была не только исторически обусловлена, но и име­ ла в те годы положительный худож ествен­ ный смысл. Произведение А. Малышкина (написан­ ное еще в 1921 г.) явилось как бы про­ образом эпопеи А. Серафимовича, ее пер­ вым вариантом. Но это вариант романти­ ческий, отмеченный чертами очень опреде­ ленного стилевого своеобразия. Любовью к метафоре и символике, склонностью к «орнаментальной» и рубленой фразе автор «Падения Д айра» похож на Вс. И ванова, отчасти на А. Веселого и Б. Пильняка. У А. Серафимовича в «Железном пото­ ке» мы такж е отчетливо ощущаем поэтиза­ цию «громадк», «потока», «лавины». Но эта «лавина» необычайно сложна, подвижна, способна к росту и изменяемости. Писатель считает необходимым показать ее социаль­ ную, национальную и психологическую диф­ ференциацию; тем ярче выступает моно­ литность «железного потока» в конце эпопеи. Во многом противоположны в «Падении Д айра» и «Железном потоке» образы ко­ мандиров. Командарм в повести А. М а­ лышкина, олицетворяя разум и волю руко­ водимой им массы, фактически стоит над нею. У него громадный авторитет, но окру­ жающим он каж ется загадочным и дал е­ к и м— «каменный», «серый, как тень», «с жесткой иронической улыбкой». Реальному облику командира времен гражданской вой­ ны гораздо больше отвечает образ Кож уха в эпопее А. Серафимовича. При некоторой близости к герою А. Малышкина, он почти лишен черт условности. Человек необычной биографии, бывший офицер, ставший боль­ шевиком, он не отделим от людей, которы ­ ми командует. Вместе с ними он переносит все лишения и тяготы многодневного похо­ да и закаляется в огне боев. И даж е такая