Сибирские огни, 1966, №7

В романах «Голый год», «Машины и волки», в повестях «И ван-да-М арья», «Тре­ тья столица» немало правдивых, вы рази­ тельных ситуаций, сцен, описаний и в то ж е время цельность худож ественного з а ­ мысла нередко оборачивается в них схе­ матизмом, так как Пильняк почти всегда исходит из ложной, идеалистической кон­ цепции непримиримой враж ды м еж ду д е­ ревней и городом, отождествляемых со стихией и разумом. Крестьянин и рабочий в его трактовке — вечные антиподы. А по­ скольку Россия подошла к Октябрю по преимущ еству крестьянской, хлебопашеской страной, то, разумеется, изображ ение ре­ волюционных событий Пильняк мыслил се­ бе прежде всего как показ разбуж енной стихии. Удастся ли ввести ее в берега, су­ меет ли город совладать с деревней? Этим в основном и озабочены представители «разумного начала». В его произведениях коммунисты — головные люди, «кожаные куртки», призванные не жить, как все про­ чие люди, а «функционировать» во имя идеи и долга. Естественно, что такое изображ е­ ние подлинных героев времени не могло не привести автора в дальнейш ем к конфлик­ ту с новой действительностью, к идейному кризису. Но и натурализм , не сдобренный экс­ курсами в метафизику, приводил не к луч­ шим результатам . К аковы бы ни были О Б Р А З Октябрьская революция и граж данская война со всей силой подчеркнули ведущую роль народных масс в истории, в социаль­ ном творчестве. Понятно, что они заняли центральное место во многих произведе­ ниях начала двадцаты х годов. В поэмах В. М аяковского и Д . Бедного, в повестях Вс. И ванова и А. Малышкина, в эпопее А. С ерафимовича нарисован монументаль­ ный, обобщенно-символический образ на­ рода. Это не значит, что в ранний период со­ ветской литературы писатели не уделяли внимания созданию индивидуализирован­ ных образов-характеров. И все ж е облик нового человека, еще не вы кристаллизовав­ шийся вполне в самой жизни, с трудом поддавался художественной типизации. Не случайно, скаж ем , в одном из первых со­ ветских романов, в книге В. Зазубрина «Д ва мира», наиболее запоминаю тся не по­ ложительны е образы , а представители мира уходящ его. Любопытно, что даж е те исследователи и критики, которые стараю тся избегать обобщений из боязни впасть в односторон­ ность своими частными выводами подкреп­ ляю т их. «Создание образа массы в ее кон­ кретном воплощении является важнейшей заслугой Вс. И ванова как художника ре­ волюционной эпохи»,— пишет, например, М. Минокин по поводу «Партизанских субъективные намерения В. Шишкова, ког­ да он писал «Ватагу» (1923), но на перед­ ний план в романе выдвинулись сцены жестокостей и насилия, «мировой пож ар в крови». Среди членов отряда Степана З ы ­ кова, пришедшего в захваченный белыми город для «восстановления» справедливо­ сти, нет ни одного, кто бы представлял се­ бе конечные дела революции. П артизаны Зы кова руководствуются только инстинкта­ ми, страхом перед волей командира и пред­ ставляю т не сплоченный коллектив, а ди­ кую и необузданную орду. Однако сцены творимого этой ордой произвола выписаны тщательно, со всеми подробностями, а фи­ гура самого Зы кова окруж ена своеобраз­ ным ореолом мученичества. Безусловно, по отношению к роману В. Ш ишкова нужно говорить о надум анно­ сти замы сла и псевдоромантичности пафо­ са. П араллель с пугачевской вольницей (как и излюбленная у Б. Пильняка п арал­ лель с эпохой П етра) искусственна и мало­ убедительна, а стиль автора грешит мело­ драматизмом . Нет необходимости «реабилитировать» и приподнимать, как делаю т некоторые кри­ тики, те произведения ранней советской прозы, которые были «преодолены» и са­ мими авторами, и всем дальнейшим р аз­ витием литературы . Историю не следует исправлять или улучшать. Н А Р О Д А повестей»1. В упоминавшейся уж е статье критик Ю. Андреев вы сказывает резкое не­ согласие с мнением, что ранняя советская проза шла от изображ ения массового к обрисовке конкретных человеческих хар ак ­ теров. Д ан н ая концепция, по его словам, родилась «в той части рапповской критики, которая тяготела к жестким схемам...» В к а ­ честве доказательства своей мысли Ю. А нд­ реев ссылается на творческий опыт Д . Ф ур­ манова, Вс. И ванова, Ю. Либединского, А. Н еверова, Л . Сейфуллиной, В. З а зу б ­ рина, И. Бабеля, «создавших на заре со­ ветской прозы ряд интересных индивидуа­ лизированных образов». Но ведь многие произведения, на кото­ рые ссылается Ю. Андреев, появились и стали «фактом литературы» уж е ближ е к середине, чем к началу двадцаты х годов, а те, с кем спорит критик, имели в виду лишь краткий начальный период развития прозы, примерно, с 1920 по 1923 год.. Спору нет: любую концепцию в сфере ли­ тературы можно сделать достаточно ж ест­ кой и уязвимой, но это уж е зависит и от того, как с нею обращ аться. Н ельзя не отличать субъективные наме­ рения автора от объективных результатов его художественного анализа. Так, еще- 1 «Ученые записки Орловского пед. ин-та», Орел, 1964, т. 23„