Сибирские огни, 1966, №6
Она решительно и быстро прошлась по комнате, села рядом с ним и, положив ему на колено руку, тихо сказала: — Как вы полагаете, Захарий Саввич, нам, мужу, мне, Фоме, и вообще всем защитникам современной архитектуры, всем, противив шимся Риму, будет теперь плохо? — В каком смысле? — Ну, после смерти Павла Ильича! Ведь его статью, написанную для «Советского искусства», всегда можно посчитать подложной, если к тому же предположить, что у нас существует сговор или даже за говор? То есть, если подозревать заговор? А ведь его при желании соорудят — как же без заговора? Ведь мы сопротивлялись, спорили, возражали , а у нас возражают те, кого объявляют заговорщиками и предателями, остальные ведь раболепно аплодируют. Будет нам плохо? — Будет плохо. — Пожалуй, и арестуют? — З а споры об искусстве? — Наше искусство — политическое искусство. По-моему, арестуют. — Возможно, что не исключен и арест. — Хорошо еще, если ссылка, а то могут и в расход? Все зависит от следователей, консультантов, судей и всего того безумного молчания , в котором воображается столь многое, в том числе и заговоры. — Знаете что, перестали бы ъы твердить о «безумном молчании», • сказал Гармаш вполголоса и с неудовольствием,— Не ко времени эта многозначительность, особенно теперь. — Мама их твердит, да и я запомнила девочкой эти слова из какой-то старинной книги, какой — уж я не помню. Мне тогда было лет пятнадцать, и я влюблена была в учителя математики, и молчала, ко нечно. И мне мое молчание казалось «безумным». Теперь-то это к а жется таким вздором. Д ай бог, чтоб через десять лет теперешние мои мысли показались мне тоже вздором. — Сомнительно. — Я тоже думаю, что сомнительно. Гармаш помолчал, подошел к подоконнику, взял лежавший на нем зеленовато-белый голыш, повертел в руках, приложил к вискам. Евдо- ша, протягивая ему руку, сказала с жаром: — Полноте, Захарий Саввич! Не убивали вы Павла Ильича. Эти ми вашими выдумками только хуже все осложняете и запутываете. — Задумал . Выполнил. Убил. — З а дум а л ,— возможно. И яростно думал. Но выполнять — не вы полнял. Одно лишь ваше воображение, что именно вы подговорили его идти к пропасти у Чертова Пальца. Оказывается, и до разговора с в а ми он выспрашивал с дороге каменщиков; каменщики зимой в тех ме стах браконьерствуют, знают ее хорошо. В ту ночь, когда мы проявля ли пленку, вы поднялись через Кок-Кая к Чертову Пальцу? — Да , поднялся! — Вот и неправда. Вы не поднялись, а сидели, покуригая в к ам нях у Кок-Кая. Там вас видели женщины, собиравшие хворост. Это точно установлено. — Кем? — Ну, людьми. Мной, в том числе, Захарий Саввич! Успокойтесь. Не нужно усложнять и без того сложную жизнь; оставим это занятие Изяславу Глебовичу. — При чем тут наш лжепушкинист? Евдоша приблизилась к Гармашу и сказала печально: — Ах, доля, доля! Заодно, я разъясню ыам ее в вагоне.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2