Сибирские огни, 1966, №6

большинства интеллигентов тоже,— споры о классической архитектуре и противопоставляемой ей современной были глубоко безразличны, если не скучны. Фома говорил о том, что всем советским людям, людям, строящим социализм, надлежит жить в светлых, теплых, просторных зданиях, в которых все было бы в избытке: свет, тепло, вода, газ, электричество, телефон, жить так, чтоб свободно можно было б разместиться самой большой семье, чтоб не мешать друг другу учиться, творить и р а з в л е ­ каться, чтоб близко были бы детские учреждения, магазин, кинотеатр, библиотека, чтоб легко было попасть в любой конец города. Д а чтоб и село так же отстроилось, чтоб и там зажилось бы так же легко и весе­ ло, как и в городе. Вроде бы и неловко говорить о веселье возле свежей могилы, но именно он, мой друг Павел Ильич, и я, и вот здесь стоящая рядом наш друг архитектор Евдокия Ивановна и ее муж, замечательный советский архитектор Орехов, мы боролись за современную советскую архитекту­ ру, ж е ла ли и продолжаем желать строить именно веселую и радостную жизнь для советских людей. Другое дело, что случаются ошибки, очень порой тяжкие и угрюмые, случаются беды, несчастья, но мы же совет­ ские люди, то есть не безгласные, не безвольные, не люди отчаяния, не люди безумного молчания, а люди, способные к сопротивлению, к борь­ бе, наконец! Мы будем строить новую жизнь по-своему и архитектуру тоже, и мы выстроим ее! Мы выстроим много-много домов, улицы, кв ар ­ талы, целые города, рабочие поселки, новые колхозные и совхозные го­ рода. Мой друг Павел Ильич,— пусть иногда смутно, неясно, д аж е пу­ танно, как бы пробираясь сквозь глухой и густой тростник,— мечтал о новой жизни. Он пробился бы сквозь этот тростник, его мечты сбы­ лись бы, но нелепый случай, один неверный шаг, быть может голово­ кружение,— он не спал нею ночь, мы с ним работали,— и вот какой-то один ша г погубил его. А вокруг него было то самое безумное молчание смерти, которое подстерегает каждого из нас. Не нужно поддаваться этому молчанию, нужно помогать друг другу, вселять друг в друга веру, вселять веру в добро, в добрую и спасительную людскую со­ весть!.. И зя слав Глебович стоял спиной к Евдоше, сутуловатый, плотный, и д аж е со спины как бы улыбающийся. Он был похож на соломенно- желтое жесткое крыло. И вдруг у этого жесткокрылого начали алеть уши, багроветь шея, налились темной краской руки, и д аже сквозь че­ сучу заметно было, что и ноги-то его красным-красны. Он весь дрожал от негодования. Все разошлись. Остались только Гармаш, Фома и Евдоша. Пахло полынью и землей, у могильного столбика со свежевыкрашенной дощеч­ кой л еж а л а телеграмма от родственников Павла Ильича. Не то кто-то положил ее здесь, не то забыл. Евдоша, отойдя несколько шагов, надела шляпу и повернула к Фо­ ме лицо. Из-под широких, отогнутых кверху полей на него глядели простор­ ные глаза с высоко поднятыми бровями. Сердце его будто переменили: что-то стонущее, удивленное, умиленное билось внутри него. — А знаете что, Фома? — спросила она. — Знаю. Она сорвала шляпу и разгонисто взъерошила свои волосы, а затем ск а з а л а с благодарностью: Ну, раз знаете, то значит — все ясно. Теперь мы с вами действи­ тельно и навсегда — друзья.