Сибирские огни, 1966, №6

вашего тела! Итак, иду. В голове некая водянистость, сердце четко ти­ кает, словно весь я водяные часы,— но шагаю. Кое-где там овраги, по­ росшие дубом и ежевикой. Тропинку обнаружить трудно, да и не стоит: она совсем над пропастью. — Вы, вижу, уверены, Захарий Саввич, что я туда пойду? — Есть в этой тропинке горькая привлекательность, Павел Ильич, или мне так казалось, потому что вожделение охватило при виде розо­ воногой... Не буду, не буду! Опять пошляком обругаете. А мне по чело­ вечности хочется, напротив, отговорить вас идти туда. — Полыни, повторяю! И высмотреть местечко для кадра ,— с н а р а ­ стающей злостью проговорил Павел .—- Вам известна «кульбака»? — Верховое седло? Как же! Ж и в а л я в степи, ездил в седле, пивал кумыс — и из турсука и из сабы. Д а , да, живали и жевали. — У меня однажды в горах пала лошадь. В горах Тувы. Мы сни­ мали там фильм; вернее, снимали другие, а я, для изучения искусства, служил обыкновенным экспедитором и был послан за костюмами в р а й ­ он. Итак, конь сдох. И я шел три дня, таща на себе кульбаку,— по кр аю пропасти круче вашего Чертова Пальца. Вам ли меня пугать! — Я не так лют, как вы полагаете, Павел Ильич. Мне ли брать на себя воздаяние, которое в руках судьбы? Просто, я сегодня бродил, д у ­ мал о нашей прогулке на Карада г , о мечтаниях, с ней связанных, ну и вспомнил, что пережил в молодости, при писании «Города в проскоми­ дию»,— лиловые тона, помните? — Который ра з вам твержу: не помню ничего! — А жаль . Картина была недурна. Я возлагал на нее надежды. Д а мало ли на что и когда их возлагаешь? Итак, вспомнил, обрадовался,— память уже стала тупеть — и меня легко забывают, и у меня все недол­ го в памяти остается. Но это, впрочем, не относится к забвению обид. Где, бишь, я остановился? Ах, да! Злато главое наслаждение от испуга? Слушайте же. Была, повторяю, весна. Оттуда, из пропасти, куда спусти­ лась моя мимолетная розовоногая красавица, доносился лишь б езмя теж ­ ный шелест Деревьев, и чуткое ухо могло уловить рокотание ручейка по- камням. Вдруг оттуда же показалось золотистое, прозрачное почти об ­ лачко. Оно было невелико: с автомобиль или чуть побольше. Приятное такое, безмолвное, как все облака, и ярко-золотистое. И при всем том, смотреть на него было тягостно. Оно шло прямехонько на меня. Я ш а ­ гал торопливо. Дорожка , повторяю, была опасна. Но тропинка внезапно’ исчезла, и пока я ее искал, тревожный холодок обнял меня. Облако! «Э, думаю, промелькнет, обожду!». Проходит минута, две, десять,— о б л а ­ ко не исчезает, и все вокруг меня в таком, я бы сказал, растленном и беспутном тумане. Чертов Палец — что-то багровое и гнусное и, вдоба­ вок, с позолотой. И слышу шепоточек: «разбей, развяжи!» — противнень- кий такой шепоточек, с преднамеренным равнодушием. И в то же время были в голосочке этом какие-то оттенки голоса розовоногой. А? « Р а з ­ бей, развяжи» . Что, когда, почему?! У меня захватило дух, ноги одере­ венели, голова наполнилась чем-то невероятно гнетущим. «Пропал!», ду ­ маю. И — тянет вперед, а стою. «Не-ет, думаю, тут только в стоянии и в безумном м о л ч а н и и— спасение». А мне твердят: «разбей, развяжи» ,— твердят, но с радостью слышу, все отдаленней, отдаленнейше... и какой щедрый радостный свет почувствовал я вокруг, когда шепот затих, и облако покинуло меня, и поползло вверх по Чертову Пальцу. Туда тебе и дорога! — Кому это — туда и дорога? Мне, что ли? — воскликнул Павел» вскакивая.— Совершенно не нуждаюсь в этой дороге, Захарий Саввич! — Совершенно,— подтвердил кротко Гармаш .— Тогда, ужинать?