Сибирские огни, 1966, №6
той грудью и беспокойное бледное лицо. Приятели сразу узнали его. Это был Изя слав Глебович. — Добрый вечер,— сказал поспешно толстяк.— Трех татар не встре чали? С корзинками? Рыбаков? Рыбки хочу перехватить. — Тьма же, кого разглядишь? — ответил, ухмыляясь, Фома. — Д а , припекает,— сказал невпопад толстяк, вытирая полотенцем лицо и им же вытирая фонарь.— Жесточайшие часы, заметьте. И в небе звезды словно растаяли, а? Пушкина бы сюда, Пушкина! И он повернул к морю. — Похоже, спекулянт? — сказал тихо Фома. — Чем только спекулирует-то? Не по-часу нам с ним беседа, Фома, ну, его к богу! — Ну, уж раз обещал — делай. Мы почти у окна. И П авл а закрыли кусты. Голова его показалась на уровне подоконника. Постучал в раму. Приблизил лицо к стеклу. Легонько провел по нему пальцами. И отодви нулся: дом был наполнен твердой и даже жесткой тишиной. — Какие твои впечатления, Паша? — прошептал Фома. — Нет ее. — В три часа ночи? — Три, а ее — нет. Пойдем спать. — Но это — свинство! — Ну, вот еще. Она женщина эмансипированная. Фома, встав на камни, мельком подумав — невесть когда успел их подставить Павел ,— заглянул в комнату. Чуть белела кровать, явно пу стая. Он заж е г бпичку, заслонив ее ладонью. Осветил цветы на подокон нике, пудреницу, нитки и грибок для штопанья. — С Афро, поди, где-нибудь,— сказал весело Павел.— Недаром ж е толстяк рыскает: ревнует. Пойдем-ка спать. А чувствовал, что не до спанья ему. Солгав Фоме, будто был любов ником Евдоши, Павел оттого еще более поверил в ее целомудрие, еще больше полюбил ее, еще больше гордился своей любовью к ней, хотя о себе-то думал насмешливо, если не презрительно. Как же дальше? Пора открыть ей и свою ложь и свою любовь? Одновременно — не иначе! А какое найдешь оправдание лжи, кроме под лости? Ну, а дальнейшее известно: ее любовь, если она есть,— да, есть, есть, несомненно! — но также несомненно и то, что ее любовь ослабнет, когда она узнает о моей лжи... Он ложился в кровать, вскакивал, прохаживался по комнате, опять ложился. Фома спал сладко, умиление перед самим собою ясно обозна чалось на его лице. Евдоша после ухода Афросиньи Никодимовны поспешно оделась и пошла, несмотря на ночь, к отделению связи, благо оно неподалеку: с р а зу же за оградой Дома отдыха. Д а если бы и далеко? Открывается-то оно в восемь утра! Кружа вокруг унылого бледно-серо-желтого здания, она трепетно подумала: а работает ли утром линия на Москву? Разве з ак а зать «мол нию»? Хватит ли тогда денег на обпатный билет? Э, хоть пешком, лишь бы поговорить немедленно с Виктором! Д ум а я о муже, она не могла не вспомнить Гармаша, с самого сво его появления вызвавшего в ней бурю противоречивых чувств. Она и во змущала сь им, и безудержно ж алел а его. Вот также и Виктор, от ступившис ь от своих творческих принципов, исхалтурится и постепенно опустится,— д ум а л а она,— Ан, нет! — не отступился ее Виктор! Как-то он сейчас? Каково ему?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2