Сибирские огни, 1966, №6

люги Гитлера», то есть в смысле договора.— «Да не современного Р и ­ ма, а древнего».— «Тем более, кричу, на кой он нам прах».— «А на тот прах,— отвечают мне вполне серьезно,— что в архитектуре древний Рим приказано догнать и перегнать».— «Шутите!» — «Хороши шутки, когда Орехова вся архитектурная Москва, до последнего штукатура, прора­ батывает. Резко и круто выступил против Рима и всего классического наследства. «Мы сами-де, в некотором роде, классики и оставим немало наследства, и нечего нам перед мертвыми тенями пресмыкаться!». Ну, я — к Изяславу Глебычу. Он уже спит. Я к вам. Думаю надо успокоить... Кажись, плохо я сделала? Помертвевшими губами и боясь пошевелиться, чтоб не закричать, Евдоша отчетливо сказала: — Напротив! Очень хорошо, что пришли. Я вам признательна. -— В самом деле? -— И спасибо милейшему Изяславу Глебовичу за внимание. А в обшем-то — зачем он два раза посылал ее на телефон. И ко мне, поди, тоже он послал? Любовь? Боязнь скандала? Или боязнь, что по­ знакомился здесь с подозрительными личностями? А то, и не провока­ ция ли? Нет, нет! Афросинья Никодимовна не из тех. А Изяслав Гле- быч?.. Впрочем, что я знаю? Но, боже мой, есть же какое-то чутье и надо же кому-то верить? И чего этому Изяславу Глебычу меня бояться, если он не побоялся поехать со своей возлюбленной в Коктебель? — Карада г не отменяется? — донеслось откуда-то из темноты. — Какой Карадаг? — Прогулка. У вас ведь план прогулок, Евдоша? — Ах, нет, нет! Впрочем, это ведь на послезавтра? ■— А я всегда все путаю... Откуда-то послышались жалкие всхлипывания. «Кому плакать е такой час ночи? Ведь теперь, поди, уже три?» — подумала Афросинья Никодимовна, остановившись. Берег был безмолвен. Над белесой огра­ дой взмахнула крылом птица и начала виться почти неслышно и почти невидимо. Голубь. Какой-то зверь его потревожил? Проснулся от шоро­ ха сторож, стукнул в стену кулаком и, прислонившись к ее теплу, опять задремал. Всхлипывания утихли. Афросинье Никодимовне стало совсем не по себе, просто хоть тоже разревись. И вдруг ей вспомнилось лицо И зя слав а Глебовича, в последние дни ставшее каким-то невинно-вдох­ новенным. И вовсе не к лицу ему это выражение! Его должно бы напол­ нять что-то совсем другое. Да, согласна, люди здесь встретились увлекательные, но раз у тебя любовь и раз ты решился любить, то и люби. С этими мыслями Афросинья Никодимовна нырнула на боковую до­ рожку. Ей почудились шаги. Опять разговоры, да ну^их! И она, скинув туфли, босиком, стараясь не шуршать все еще теплой галькой, побежа­ ла через сад домой. Фома и Павел шли молча. Казалось, они внимательно прислуши­ ваются к тому, что у каждого из них на душе. Губы Фомы неслышно шептали: «Тебя-то, брат, она отшвырнет судорожно, а вот относительно меня дивлюсь на себя, что так долго зевал!» Павел думал. «И с чего это во мне вроде вина какая-то перед ней? Мне фортунит, а я твержу: «Что вы, что вы!» Допустим, выгонит? Но выгонит-то ведь потихоньку. Кричать ей, что ли? Фоме все равно совру...» Из кустов внезапно выскочил кто-то широкии, мягко шагающий и тяжело дышащий, держа на уровне груди фонарь «летучая мышь». Фо­ нарь светил и неуместно, и неприятно: здесь запрещают ходить у мо­ ря с фонарями, а этот размахивает! Фонарь освещал рубашку с выши­ 4 Сибиоские огни № 6